Каждые сто лет. Роман с дневником

– Целый год! – вздохнула мама. – Где я её устрою? Мне теперь же надо уехать.

– А madame votre mère[8] не согласится взять вторую девочку? – спросил Шольдер девушку с бровями. – Ведь mademoiselle Дютуа скоро кончит лечение.

– Думаю, что согласится.

– Ну вот и хорошо! Можете быть спокойны, madame, за вашу девочку. За ней будет хороший уход. Тем более mademoiselle Lacombe, – он обернулся в сторону девушки, – моя помощница. Ваша дочь нуждается в особом режиме, она будет следить.

Взглянул на Ксеничку добрыми глазами:

– Здесь есть девочки вашего возраста, у вас будут подруги.

Мадмуазель Лакомб объяснила маме, куда идти:

– Совсем близко, улица des Fleurettes, третий дом с угла внизу.

– Красивая девушка, – сказала мама, выходя.

– Разве? А брови до самого носа.

– Это брови птичкой, очень оригинально. Нет, хороша, очень хороша!

Fleurettes – маленькая узкая улочка, справа и слева садики, ещё все в цветах. В глубине – двух– и трёхэтажные дома, и на чугунных решётках надписи: вилла такая-то. Одни действительно красивой архитектуры, другие совсем обыкновенные, с балконами в каждом этаже. А вот и нужный дом – узкий, трёхэтажный, в глубине довольно большого садика. Villa Rosa Ivanovna – прочитала Ксеничка.

– Мама! «Роза Ивановна»?!

По узкой, усыпанной гравием дорожке добрались до обратной стороны дома. Отворила сама мадам – седая, длинные букли по обеим сторонам лица. Старая, но красивая, как дочь, только ростом пониже. Юлия Александровна объяснила цель визита, и дама, глядя на Ксеничку, улыбнулась. Прошли в гостиную. Там стояла зелёная с широкими полосами мебель, всюду цветы. Уютно. Мама с хозяйкой разговаривали, потом пошли смотреть комнату, где будет жить Ксеничка. С ними поздоровалась невысокая молодая девушка, почти подросток, в нижней юбке и лифчике. Волосы у неё были мокрые, она их тщательно обсушивала; большие карие глаза и слегка вздёрнутый нос. Мама просияла:

– Как я рада! Вы моете голову! А я так боялась, что мою дочь, по швейцарскому обычаю, будут чесать частым гребнем. У швейцарцев такие плохие волосы!

– Наша мама англичанка и приучила всех нас мыть голову, – ответила девушка.

Взрослые оставили Ксеничку с ней, а сами пошли договариваться, как видно, об оплате. Девушку звали на английский лад Ellen или Nell, но по-английски она не говорила. Ей оказалось двадцать три года (Ксеничка думала, что пятнадцать!), а старшей сестре Маргерит, той, что с бровями, – двадцать шесть.

– Будешь спать в моей комнате, – сказала Нелл. – У нас живёт девочка твоих лет, Cécile, но она уже кончает лечение и через месяц уедет. Сесиль поехала на воскресенье к родителям и задержалась. Но у тебя будет подруга, une petite amie.

Вошла мама с хозяйкой и Маргерит – видно, она уже завершила работу. Лицо у Юлии Александровны было невесёлое, задумчивое.

– А как же с церковью? – вдруг спросила она. – Здесь есть православная церковь?

Оказалось, что такая есть только в Женеве.

– Как же быть? – Пауза.

– Да очень просто, – зазвучал решительный голос Маргерит. – У нас дети по воскресеньям ходят в воскресную школу, почему бы ей с ними не ходить? Евангелие ведь одно, что по-русски, что по-французски. Я поговорю с monsieur Dupont.

Так было решено оставить Ксеничку в Лозанне на год. Всю обратную дорогу мама молчала, от расспросов отмахивалась. Только на вопросы, как это Маргерит двадцать шесть лет, а она на старую деву не походит и не замужем, Нелл – двадцать три, а мать с ней говорит так, будто она ещё девочка, Юлия Александровна ответила:

– За границей в семнадцать лет, как у нас, замуж не выходят. Многие девушки работают и копят деньги на приданое. А у Нелл уже есть жених.

На горах прожили ещё с неделю. Мама ежедневно гуляла с Ксеничкой, ходили в Сепэ и к Латинскому мосту. Как-то зашли в лавку, и мама долго о чём-то спорила с лавочником, вертела в руках коробочку из толстого стекла с грубым рельефом. Ксеничка зевала по сторонам. Наконец мама махнула рукой и отошла от прилавка с огорчённым видом. Около стеклянной коробочки лежали две толстенные плитки дешёвого шоколада.

– Зачем тебе эта коробочка?

– В том-то и дело, что без той уродливой маслёнки он шоколада не продаёт! Я хотела привезти в Полтаву шоколад детям хозяйки, но с маслёнкой очень дорого. Шкуру готовы с приезжающих содрать!

Ксеничка подумала: «Это мне она хочет купить шоколад, потому что оставляет меня одну, а денег у мамы ведь мало. Значит, она меня любит…» И так ей стало хорошо на душе, хотя было и тревожно – разлука висела над головой. С одной стороны, любопытно и возвращаться в Полтаву не хочется. С другой стороны, чужие люди, какое-то непонятное лечение, одна не то что в чужом городе – в чужой стране! Дедушка и бабушка в счёт не шли. Если бы они жили в Лозанне, Ксеничке только хуже было бы – ходить к ним и видеть их равнодушные лица. Лёля? Сестра для него почти ничего не значит…