Каждый дар – это проклятие

Почему нет никакой шумихи, – пишу я. – Подобно той, какую устроили вокруг Лили?

Потому что ей 18, – отвечает Нуала. – У нее есть парень. Наверное, ее родители подумали, что она сбежала с ним, и ждали, когда она вернется.

Она права. К тому же Лили пропала посреди ночи. В этом была некая примесь загадочности, на что остро отреагировало все общество.

По дороге в город я стараюсь замечать другие объявления о пропаже Лорны. Всего я насчитываю три штуки. В свое время объявления о пропаже Лили засыпали всю округу. О ней говорили все. Девочкам не разрешали выходить на улицу поздно вечером. Из-за этого одна даже толкнула меня, и я больно ударилась о шкафчик.

Фиона выглядит так, будто не спала всю ночь. Она сидит за столиком в «Брайди», сжимая обеими руками кружку с чаем. Я обнимаю ее, и пара моих волос попадает ей в чай. Она едва замечает это.

– Ну, давай, рассказывай, – говорю я, садясь рядом с ней.

– В общем, мы провели весь вечер вместе. И я осталась на ночь.

– И где ты спала? – не удерживаюсь я от вопроса. – Там только одна кровать.

Глаза Фионы расширяются и она молча кивает.

– О черт, – я понижаю голос до шепота. – Там же только одна кровать.

– Да-а-а.

– Так что же произошло?

Фиона продолжает рассказ о том, что произошло между ней и Манон. Мне уже настолько хорошо знаком разум Фионы, что сцена идеально отображается в моем сознании без всяких усилий с моей стороны. Сцена, пропитанная остатками смущения.

– Мы сидели, казалось, целую вечность. Только мы вдвоем с Манон. Сидели на полу в гостиной и пили вино, которое прислал ее отец.

Я мысленно вижу и без того поразительную красоту Манон, украшенную любовью и воображением Фи. Я замечаю то, что замечала только Фиона: рыжие веснушки на переносице, кудри, зрачки, которые, похоже, постоянно расширяются и сужаются независимо от освещения. Они говорят о своей жизни и о том, чего они хотят для себя. Манон на удивление много рассказывает о себе, чего никогда не бывало раньше. Никто из нас не имел представления о том, где росла и воспитывалась Манон; она как будто появилась среди нас из шляпы фокусника со всеми своими способностями трикстера. Теперь же выяснилось, что после отъезда Нуалы Манон с отцом, а также с бабушкой и дедушкой жила в огромном загородном доме в часе езды от Парижа.

– В подробности она не вдавалась, но у меня сложилось впечатление, что там были лошади и теннисные корты, – говорит Фиона. – Как будто они с отцом жили в отдельном собственном флигеле.

– Откуда такая роскошь? Откуда у них деньги? – спрашиваю я, на мгновение позабыв о романтической неудаче Фионы, увлеченная своим любопытством.

– Насколько я могу судить, – медленно говорит Фи, – их семья очень древняя, и они занимаются тем, что портят жизнь людям.

– Почему?

Фиона хмурит брови, явно до сих пор смущаясь объяснением.

– Потому что, когда человеческие существа думают, что они непогрешимы, когда они думают, что они контролируют ситуацию, когда они думают, что они богаты и могущественны, как боги, все… становится плохо.

– Ну ладно, это я понимаю.

– И вот, задача богов-трикстеров – или, в частности, семьи Манон – заключается в том, чтобы развеять заблуждения и восстановить смирение. Заставить политиков глупо выглядеть. Немного подставить заигравшихся людей, чтобы они поняли, что не контролируют ситуацию.

– Безумие какое-то, – говорю я, размышляя, не родственники ли Манон подстроили тот известный инцидент с британским премьер-министром, застрявшим на канатной дороге.

– Ну да. Но они относятся к этому очень серьезно, учитывая, что это такое явное безумие.

– Отчасти я их понимаю. Понимаю, насколько это важно.

Я замолкаю, чтобы как следует обдумать услышанное.

– Значит вот о чем тебе рассказывала Манон?

– Да, – мрачно вздыхает Фиона. – Это было потрясающе.

В конце концов Аарон прервал их беседу. Он ведь должен был спать на диване, и поэтому он начал громко зевать, пока Фиона не поняла намек. Она даже начала заказывать такси, но в выходные перед Рождеством было так много заказов, что приложение не справлялось и отменяло их.

Манон предложила Фионе остаться на ночь.

– И тут я разволновалась, – объясняет Фиона, нервничая и озираясь по сторонам. – С одной стороны, да, это здорово, но, с другой стороны, она же старше. И француженка. Что, если я действительно нравлюсь ей и она чего-то от меня хочет, а я ничего не понимаю, потому что раньше у меня ничего такого не было с девушкой?

Я нежно поглаживаю ее по руке, пытаясь успокоить и мысленно надеясь на лучший исход, хотя заранее знаю, что вечер явно не задался.

– Итак, она дает мне пижаму, я переодеваюсь в ванной или что-то в этом роде, – продолжает Фиона, и ее глаза беспорядочно бегают по сторонам. – И мы ложимся в постель.

– И что потом?

– Ощущение было очень неловкое! Знаешь, когда мы с тобой спим в одной постели, то это кажется очень глупым и смешным, мы хохочем и не можем остановиться.

– О да, это я хорошо знаю.