Я вру как сивый мерин. Она не в курсе, что все это притворство. Со стороны я выгляжу лощеным. У меня есть все внешние атрибуты, но это маска, которая скрывает чувство вины – с ним я борюсь до сих пор. Никто не знает, что я до четырех утра пялюсь в потолок, что при каждом звонке я подспудно ожидаю услышать: «Он же ничего не смыслит! С кем вы советуетесь?! Он мошенник, он даже любимую женщину не смог уберечь!»
– Это ты так говоришь, но я-то тебя знаю. Я. Знаю. Тебя. Я думаю, что под водой ты быстро шевелишь ногами, и это меня беспокоит. Я не знаю, с кем тебе поговорить, кому довериться. Очень надеюсь, что такой человек есть, но подозреваю, что ты все держишь в себе, под контролем. Знаю, ты приехал, чтобы поддержать меня, но пес с ним, с раком, – я твоя мать и ей останусь, и если тебе нужно поговорить, я тебя выслушаю.
– Спасибо, мамуля, я знаю и очень благодарен тебе за это.
Я стискиваю ее руку. Беда в том, что мама необъективна. Я могу сказать, что только что поджег дюжину котят, и она отыщет тому оправдание. Может, сейчас самое время сказать о том, почему я хочу остаться один? Что не стоит ей переживать насчет моей личной жизни и что любой разговор на эту тему отзывается во мне болью? Джесс больше нет, за нее некому заступиться, кроме меня, и мама должна уважать решения, которые я принял и буду принимать еще долгое время по очень веской причине.
– Хорошо, но я еще не закончила. Говорят, время все лечит, и это правда, но скорбь не всегда проявляет себя так, как нам представляется. Она не линейна и может дать о себе знать в самый неожиданный момент. И не всегда исподволь, заторможенно и депрессивно. Порой она проявляется в злости, ярости, бесцельной агрессии, и это тоже в порядке вещей. Но ясно одно: чтобы исцелиться, нужно повернуться лицом к своим эмоциям, и если я могу помочь в этом, позволь мне это сделать. Однажды, поверь мне, воспоминания перестанут причинять боль и принесут в твою душу умиротворение.
Она говорит так искренне, что я испытываю искушение открыться. Мне хочется сказать, что я по-прежнему испытываю раздвоенность и изо дня в день раздираем скорбью и разочарованием в себе самом. Но говорить об этом сейчас было бы эгоистично.
– Ты с самого детства был сердечным мальчиком, дарил любовь, поэтому выслушай меня сейчас, и я оставлю тебя в покое. – Ее голос обретает строгость. – Это догадки, но перестань винить себя за то, что произошло не по твоей вине и было тебе неподконтрольно. Не ты принял решение той ночью сесть за руль – что бы ты там ни думал о том, как повлиял на эту ситуацию, – и за погоду ты ответственности не несешь. Это был несчастный случай, мой милый, несчастный случай, и хватит оглядываться на прошлое, нужно смотреть в будущее. Нам обоим. Я так и делаю, а ты?
Ее слова пробивают мне сердце – я киваю, хватаю ее за руку, смотрю ей в глаза и соглашаюсь. Жаль, что не все так просто.
Мама глубоко вздыхает, делает храброе лицо и улыбается. Затем она лихо выписывает восьмерку, радостно взвизгивает и говорит:
– Ну что, еще кружок? Кто вперед к тому бортику?
Это мне под силу.
– Идет!
И мы срываемся с места.
К другому бортику мама подъезжает чуть раньше – она гораздо увереннее держится на льду – и поворачивается ко мне с сияющей улыбкой. От холода щеки у нее порозовели, уши красные. На ней шапочка с помпоном, из-под которой выбились волосы, глаза смотрят весело и озорно. Со времени моего отъезда в Австралию она постарела, а последнюю пару недель изводила себя переживаниями, но в это мгновение она такая оживленная и радостная, что я мысленно фотографирую этот момент, чтобы навсегда сохранить в своей памяти.
Шестнадцатое декабря
Я стою возле холодильника, перепроверяя наличие всего того, что необходимо на завтра. Я почти уверен, что все имеется. Хорошо, более чем уверен – и пусть по квартире не бродят настоящие индюшки, а Санта со своей миссис Клаус не сидят диване, попивая глинтвейн и мягко журя шкодливых эльфов, но в остальном обстановка вполне рождественская.
И правда в том, что я получил удовольствие. Нет, пока один, я не стану включать гирлянду и сидеть с зажженной елочкой, но мне понравилось искать игрушки, которые, как мне кажется, приглянутся Белл и вызовут у нее лучезарную улыбку.
Улыбка, представляющаяся моему воображению, отличается от той вежливой, которая обычно адресована окружающим и мне в том числе. Это улыбка по-настоящему счастливая и радостная, которую я замечал на ее лице считаные разы, в присутствии Луизы и Марши, или той ночью, когда она увидела мой искренний интерес к ее шекспировскому проекту.
С этой улыбкой она вся светится, излучает счастье и способна сделать теплым самый морозный день. В этой улыбке есть преображающая сила: она не только преображает ее лицо и облик, но и тех, кому эта улыбка предназначается. Ее тепло согревает еще очень долго. От нее легко попасть в зависимость.