Каждый день декабря

Эта улыбка все чаще появляется у нее на лице в моем присутствии, когда она расслабляется. На днях она блеснула ей, поймав мой взгляд, когда мы ели соленое тесто. И ее улыбка сияла, как маяк, когда мы мчались с холма на старых жестяных подносах. Они с Маршей вцепились друг в дружку, визжа от смеха, и Белл время от времени оборачивалась на меня, проверяя, как мне катание. Мне понравилось. Правда-правда. В этом было что-то раскрепощающее, прилив адреналина, подавляющий опасения, де, как это глупо, может, не нужно, и порождающий чувство радости от того, как это здорово. Я уже очень давно не испытывал ничего подобного, не позволял себе этого.

У меня такое чувство, что Белл Уайльд преподает уроки, которые мне жизненно необходимы. И рядом с ней я чувствую себя в безопасности – само собой, не физически, одно только катание с горки чего стоит, – а эмоционально, что в данный момент для меня гораздо важнее. Безопасность связана с пониманием того, что она сознательно избегает романтических отношений и концентрируется на работе – это исключает риск неоднозначных сообщений или неверно истолкованных символов. Ей вполне хватает дружеских отношений и больше ничего не нужно. Я мог бы – будь на то желание, которое у меня Совершенно Точно Отсутствует, – пустить в ход красные розы, или обручальные кольца, или даже трусы-боксеры, но результат был бы нулевой: она однозначно послала бы меня к черту. Она никогда не узнает, как я признателен ей за это. Никакого давления и беспокойства о том, что она может подумать, а ей не нужно беспокоиться о том, что я на нее западу. И в ее компании я чувствую себя расслабленным, чего со мной не бывало уже давно.

Нужно как-то ее отблагодарить. Я предполагаю, что к концу этой безумной недели ее сияние отчасти померкнет. Если я могу чем-то порадовать Белл, оказавшуюся на грани изнеможения, то я это сделаю.

Теперь я знаю, что общение не всегда дается ей легко. Она достаточно откровенно сказала о том, что образ контактной личности, который был у нее в университете, подпитывался стимуляторами, а не комфортным окружением. Ее способность взаимодействовать или получать удовольствие, не испытывая чувства социальной тревожности, ограниченна. Она переживает по всяким мелочам – из-за того, что сказала или сделала. Невысказанным осталось то, что это происходит из-за плохого самоощущения, из-за того, что она считает себя недостаточно хорошей.

Мне памятно это чувство. Я испытал его на первом курсе университета, когда оказался в компании отпрысков богатых родителей. Таких, как Белл, которые, как я считал, все в жизни получали на блюдечке. Чьим матерям не приходилось за день делать уборку в четырех домах, чтобы поставить на стол еду. Которые не оставались с пустым желудком, когда подходил срок арендной платы. Которые с одного взгляда понимали, что я – нищий, что у меня не та одежда, и мой подержанный ноутбук куплен на eBay, а не в фирменном магазине Apple.

Я быстро перерос это чувство. Мне не составило труда понять, что, воспитанный мамой – а позже мамой и Дейвом, – я вырос счастливее, чем большинство этих детей, которые носили дизайнерскую одежду и каникулы проводили в Антибе. Меня любили, лелеяли и поддерживали. И, как показал вчерашний день, это до сих пор так.

Когда я думаю о Белл и о том, как она тогда меня пугала, ужасала и в то же время привлекала, и когда я думаю о ней сейчас и о том обеде в доме ее родителей, ее подростковое поведение не вызывает удивления, это хрестоматийный случай. Ребенок, которого родители постоянно игнорируют или унижают, лишен уверенности в себе и обращается к веществам, чтобы маскировать чувство неполноценности. Я никогда не слышал от нее обвинений в адрес родителей, она считает себя ответственной за свои поступки. Тем вечером в доме Луизы она не постеснялась признать, что сама косячила, тогда как могла бы переложить вину на них.

Эта ее черта вызывает у меня восхищение. Чем больше времени мы проводим вместе, тем яснее становится, что она сложнее, чем может показаться, – наверное, я и раньше догадывался об этом, но до конца не осознавал. Когда я был моложе, я классифицировал людей и раскладывал по ящичкам – так я лучше себя чувствовал, ощущал контроль и даже некоторое превосходство. Теперь я понимаю, что это было не только недоброжелательно, но несправедливо и необъективно. Это оказывало и окружающим, и мне плохую услугу.

Я ловлю себя на том, что стою и тупо смотрю в холодильник, переживая один за другим моменты откровений, но я не властен над своими мыслями. Нет, неправда. Я способен их контролировать. В этом я дока, специалист экстра-класса. Но я не хочу их контролировать, по крайней мере сейчас.

Мне нравится думать о Белл, с определенных пор мне нравится о ней думать. Нравится проводить с ней время и отплачивать ей за доброту, которую она проявляет ко мне с той встречи в доме ее родителей.