Каждый день декабря

Белл понравилась бы маме, хотя вряд ли из этого знакомства получится что-нибудь путное. Сойдясь накоротке, они как пить дать попадут в современный аналог объявлений о розыске преступников на общенациональном уровне. Но мама хорошо разбирается в людях, и я знаю, что она не только не будет против того, чтобы я рассказал Белл, она хочет, чтобы я с кем-нибудь поговорил.

Я делаю глубокий вдох.

– Я вернулся, потому что маме диагностировали рак груди.

Слезы, возникшие из ниоткуда, вдруг начинают жечь глаза. Я быстро моргаю, прогоняя их. Это не я. Я не плачу. Мне многое удается, но лучше всего – спасать чужие репутации и контролировать свои эмоции. В этом я – ас. Просто я впервые произнес это вслух кому-то помимо мамы.

Белл открывает рот. Я взрослый и разумный человек, а не излишне эмоциональный ребенок и знаю, что все, вероятно, – нет, обязательно – будет хорошо, поэтому я быстро добавляю:

– У нее вторая стадия, но вовремя схватили, и в сравнении с тем, как все было десять лет назад, прогнозы сейчас оптимистичнее. Я почти уверен, что на этот раз у нее все будет хорошо.

На этот раз, говорю я. Вероятность рецидива высока, возможно, в другой раз ей не настолько повезет. Нет. По этому пути я не пойду.

Белл немножко подается вперед – я понимаю, что она хочет меня ободрить и успокоить. Я отодвигаюсь. Подлый внутренний голосок предупреждает: если она до тебя дотронется, тебе конец. Я боюсь шквала, который может вызвать простое проявление сочувствия.

Я мотаю головой, чтобы отогнать эту тревожную мысль. Сейчас не время поддаваться эмоциям. Факты – вот что важно.

– Операция на следующей неделе, прямо перед Рождеством. Ее врач настроен очень оптимистично. Маме сделают лампэктомию, остальное оставят, посмотрят вокруг, что происходит с лимфатическими узлами, и решат, как быть дальше. Пока неизвестно, понадобится ли ей лучевая терапия или химиотерапия или что-то в этом роде, но, как я уже сказал, врач настроен оптимистично. Все происходит очень оперативно. По словам мамы, как только поставили диагноз, дальше все закрутилось, как на карусели. Никаких проволочек, и это хорошо, а после операции картина прояснится.

Я выдавливаю из себя улыбку – пусть Белл знает, что повода для переживаний нет.

– Это серьезно. Конечно, ты поспешил домой. Жаль, что из-за такой причины, но, судя по всему, шансы в пользу твоей мамы.

– Это так.

Я рад, что Белл понимает меня правильно. Что она верно расценивает присущую мне потребность придерживаться практической стороны.

– Но ведь это не означает, что ты не огорчен.

Я сглатываю.

Она гнет свое:

– Ты ведь единственный ребенок, да?

– Да.

Ну вот, подобие самоконтроля исчезает – морская дамба смыта неумолимо подступающим приливом. Слова вырываются сами собой.

– И при мысли о том, что я еще и маму потеряю, я просто… я просто не могу… – Я замолкаю, пытаясь собраться с мыслями, которые сейчас вихрем проносятся в голове. – Мама и Джесс были для меня якорем, с ними я чувствовал себя в связке. В безопасности.

Я шмыгаю носом и делаю глубокий вздох – начав говорить, я уже не в силах остановиться. Что-то во мне, какое-то неведомое прежде чувство, побуждает продолжать, напоминая о том, что с Белл я в безопасности. Что она поймет и осуждать не будет.

– Джесс была для меня всем. С той любовью, которую она испытывала ко мне, которую выбрала для меня, я чувствовал себя королем. Она была самой замечательной женщиной, которую я когда-либо встречал, и я до сих пор не могу поверить, что она выбрала меня. Будущее она представляла со мной. Вы были знакомы, Белл, но на самом деле ты ее не знала. Так близко она не подпускала никого, кроме меня. Она доверилась только мне. Я видел ее, всю ее, и она была идеальной. Даже в своих недостатках она была идеальна. С ней я чувствовал, что могу завоевать мир. – Я издаю сардонический смешок. – В детстве у меня были проблемы. Я не был одинок, но то, что отец ушел еще до моего появления на свет, отверг меня, ни разу не подержав на руках, решив, что мне нет места в его жизни, – из-за всего этого ребенок чувствует себя брошенным, недостойным. И не важно, сколько любви дарила мне мама, – я был зациклен на его отсутствии, вот что странно.

– Он не знал тебя, Рори, а иначе никогда бы не ушел.

Белл гладит меня по руке, и я смотрю ей в лицо. Я не могу прочитать ее мысли, но ни на минуту не верю, что она всерьез считает, будто все настолько просто.

– Однажды он разыскал меня. Я так отчетливо это помню. Это было в начальной школе, во время футбольного матча. Он выглядел посторонним, с ним была какая-то разряженная женщина. В тот день мама не смогла прийти, она работала, а я даже не обратил внимания на этого постороннего человека, с какой стати? Потом он подошел и назвался моим отцом, а эта женщина заворковала надо мной, точно я какое-то фантастическое существо. Мне было лет девять. Больше он не появлялся. Вот так. Уф!

Я чувствую, как по лицу текут слезы, и тороплюсь их смахнуть.

– Рори, ты ни в чем не виноват. Это говорит лишь о том, каким дураком был твой отец, а о тебе совсем ничего не говорит. Ты меня слышишь? Совсем ничего.