Каждый день декабря

И вот мы с Белл в темноте идем по парку. Снег валит, и, как в то утро, когда мы катались с горы, все вокруг белым-бело и девственно нетронуто, не считая цепочки собачьих следов на открытом пространстве.

– Сто лет тут не был, да и раньше заглядывал сюда нечасто.

– Здесь классно. Тут есть заброшенный бассейн, который иногда используют для театральных представлений, но я надеюсь, что его снова превратят в открытый бассейн – вот увидишь, тебе понравится.

Она хватает меня за руку – ее варежка оказывается в моей перчатке – и быстро движется вперед.

– О, здесь скользко, – говорю я.

– Вовсе не скользко, не тормози!

Она увлекает меня за собой по деревянной дорожке – мимо деревьев, увенчанных снежными шапками и напоминающими Нарнию, – и наконец мы приходим к огромному озеру.

– Согласись, красиво же? Обожаю смотреть на отражение Луны в воде. Луиза взяла с меня обещание, что я не буду ходить сюда одна по ночам. Мне этого не хватало. Ну, красиво же, да?

– Да.

Здесь жутковато, тихо, но совершенно по-особому. Эфемерно.

– Я обожаю это место. Такое ощущение, что вот-вот на цыпочках появятся феи и начнут танцевать при лунном свете. Но если рассуждать более приземленно, то это пристанище для дикой природы. – Мы садимся на скамейку. – Здесь часто устраивают фотосессии. Тут обитают цапли, зимородки и выдры. Мне нравятся выдры. А еще, конечно, лисицы, барсуки, лебеди и утки. Это потрясающе. Царство дикой природы в сердце города.

– Я не знал, что ты такой натуралист.

– Конечно, натуралист. Хотя в научном плане я не очень подкована. Просто я считаю, что у всех этих существ есть мамы и папы, братья и сестры.

– Ты их антропоморфизируешь?

– По-моему, самое правильное слово, разве нет? Вообще-то я знаю о дикой природе больше, чем ты думаешь.

Она оценивающе смотрит на меня, точно прикидывает, сказать или нет. Я надеюсь, что она не станет возвращаться к разговору, который состоялся у нас прошлой ночью. Я рад, что слегка открылся, но это больше не повторится – сегодня я не поддамся эмоциям, тем более пока не забрезжил рассвет.

– Могу рассказать о древесных лягушках, – говорит она. Я усмехаюсь – этого я не ожидал. – Это очень интересные существа, хотя у нас они не водятся. Они обитают в очень холодных местах, скажем, на Аляске, где зимой замерзают, превращаясь в камень. Но они эволюционировали и обрели способность производить глюкозу, которая действует как антифриз и поддерживает в них жизнь. Они долгие месяцы пребывают в состоянии анабиоза, а когда становится тепло, их сердце снова начинает биться, они делают вдох, оживают и отправляются на поиски брачного партнера. Круто, да?

– В самом деле.

– Меня всегда это поражало.

– Но в Иствилл-парке они не водятся?

– Не-а. Зато водятся выдры, и они классные. Могу рассказать несколько потрясающих фактов про выдр.

– Был бы рад услышать, но я чертовски замерз. И ты, наверное, тоже.

– Ага, – соглашается она. – Немного.

– Ну вот.

Я беру ее руки в свои и дую на них сквозь варежки, пытаясь согреть. Она весело смотрит на меня, но руки не отнимает.

– Тогда пойдем. Мне нужно возвращаться и хочется успеть сделать кое-что еще.

– Еще что-то?

– Да!

– Тогда иди вперед, Уайльд!

Мы движемся в обратном направлении мимо деревьев, напоминающих Нарнию, – Белл сбегает с тропинки в заснеженное пространство, останавливается, плюхается на землю и машет мне с широченной улыбкой на лице.

– Я промокну!

– Чертовски верно замечено. Но у тебя сиденья с подогревом, так что просохнешь, прежде чем выедешь из города. Давай сюда!

Меня поражает, с какой легкостью я в последнее время поддаюсь на все инициативы, но все же стараюсь быть похожим на Белл и сажусь рядом с ней. Снег влажный и мягкий, толщиной сантиметров десять, и на земле совсем не так холодно, как мне представлялось.

Тут Белл валится на спину и лежит плашмя.

– И ты давай, – командует она.

Я следую ее примеру и невольно смеюсь – настолько нелепо все это выглядит.

Мы лежим и смотрим вверх. Луна ярко светит, звезды мерцают на сине-черном небе. Я никогда так не делал и мысленно задаюсь вопросом: а почему? Я чувствую необъятность вселенной, собственную малость и радость товарищества – я смотрю на лежащую рядом чокнутую девчонку, которая побуждает меня совершать все эти безумные, жизнеутверждающие поступки, о которых прежде я даже не задумывался.

– Ты, конечно, догадываешься, что нужно сделать сейчас? – спрашивает она.

Я понятия не имею.

Она поднимает руки и ноги и дрыгает ими одновременно из стороны в сторону.

– Ты спятила! – хохочу я.

– Давай! – кричит она.

Она смеется, но в ее голосе слышится требовательность, и я, конечно, подчиняюсь.

Мы болтаем руками, дрыгаем ногами и хохочем так, что того гляди перебудим всю округу. Наконец она вскакивает на ноги, тянет меня за собой и, обняв за талию, разворачивает лицом к тому месту, где мы лежали: в земле под снегом видна трава.

– Мы с тобой, Уолтерс, снежные ангелы, встречающие рассвет. Снежные ангелы-штурмовики, действующие под покровом ночи. Согласись, это почти так же круто, как древесные лягушки, а?