Каждый пред Богом наг

Да и любые посещения родственников, даже близких, и друзей здесь, в этой лечебнице Игорь Всеволодович лично категорически запретил, потому что уже не раз и не два бывало, что посетитель передавал наркоше дозу и не одну, так что и летальные исходы бывали, а отвечал за них своей головой лично Игорь Всеволодович, и били его за всё это по голове очень крепко.

Обязательным условием Игорь Всеволодович поставил то, что Володя не должен вмешиваться в лечение сына и никогда не должен увидеть этого лечения, хотя, со слов нарколога Матвея Павловича, для вытаскивания 13-летнего Андрея достаточно будет недели-полутора. Отцу не видеть того, что делают с его сыном, то есть, того, что называется «лечением» — принять это условие было очень тяжко, но других ходов не было, хотя и сказано было, что совсем драконовских, фашистских методов лечения к Андрею применять не будут, потому, что во-первых, он ещё не влип по полной, как почти все там лежащие, а, во-вторых, потому, что ему всего 13 лет, так что здесь можно будет обойтись методами не столь жёсткими. Володя намеревался даже ночами (а это было очень трудно хотя бы потому, что он ведь был элементарно живым человеком и засыпал в конце концов, даже сидя у кровати сына) следить за тем, чтобы ни одна тварь не предложила Андрею тайком никакой дури. Володя даже в туалет за Андреем там таскался, отчего тот белел лицом ещё больше — от ненависти к отцу. Стержнем стали слова нарколога: никакой жалости к сыну, ни в чём ни на секунду! Если хочешь своего 13-летнего сына-начинающего наркомана угробить — жалей его, потакай ему, жалей! Вырубить, выключить в себе родительскую жалость к своему глупому, ещё не повзрослевшему ребёнку — ржавой пилой распилить своё сердце, это оказалось очень больно…

На следующий же день после знакомства с главврачом Володя привёз Андрея…можно сказать, почти в ночи, но они обо всём договорились заранее по телефону, и Игорь Всеволодович ждал их даже если перевалит за полночь. Андрей тогда приплёлся домой почти в 11 вечера, он был никакой, бухнулся на свою койку в отключке, Саша, младший брат, с которым они жили в одной комнате, бросился было ухаживать за ним, как всегда, но вошли Володя с Верой и сказали, что Андрея сейчас увезут в лечебницу, хотя Саша уже знал, что брат стал наркоманом.

Володя поднял ничего не соображающего Андрея, завёл его безвольную руку себе за шею и поволок из квартиры в свою старую «Таврию». Андрей, как обмякшая кукла, передвигал ногами, голова его болталась из стороны в сторону, так что свалить это безвольное, ничего не весящее тело на заднее сиденье машины было пустяковым делом. Вера положила им с собой большой пакет с собранными заранее вещами и домашним постельным бельём. Отъезжая, Володя ещё увидел, как Вера лишь в этот момент расплакалась, а ведь до этого вообще не плакала, но рядом с ней стоял Саша, Сашка со спящим у него на руках кульком Павлушей, успело мелькнуть в Володиных мозгах: «Только бы их миновало…».

Полторы недели, всего лишь полторы недели…Казалось, что прошли месяцы…Было маленькое везение: Андрей не подцепил ни СПИДа, ни ВИЧ, ни гепатита, можно сказать, успел пройти по лезвию…Домой Володя звонил каждый день, но не приехал ни разу: Вера сначала пыталась робко его обо всём расспрашивать, потом поняла и перестала, а Володя не рассказывал ни-че-го. Она была потрясена тем, как всего за несколько дней сильно изменился голос мужа, из бархатного баритона превратившись в глухой, как из подземелья, жёсткий, режущий звук. В один из дней позвонив, он попросил Веру обратиться к его и к её родителям, которые точно же ничего не знали, но что-то очень худое, разумеется, подозревали — поискать варианты обмена с большой доплатой их двухкомнатной берложки в хрущёбе на большую 4-комнатную берлогу в любом другом, противоположном районе города. Официальным объяснением было: жить в такой тесноте, да ещё с новорожденным Павлушей, стало немыслимо. Все родители согласились.