Каждый пред Богом наг

А когда Вовино повышение квалификации закончилось, его в приказном порядке направили на службу на Чукотку, и уже совсем вскоре они вместе с детьми отправились на новое место Вовиной службы и житья. Тёплого прощания с мамой не получилось, хотя Лена и наготовила горы вкусностей на прощальный ужин. А Вова опять улетал из её дома с огромной болью и с желанием уйти из него, так холодно ему было в одном пространстве с ней, родной матерью. Но ведь и мать тоже измучилась в этом многолюдном, переполненном семьёй сына жилье, её жилье, с вечно брошенными где угодно мокрыми банными полотенцами после душа, с вечно полной грязной посуды раковиной в кухне, с вечно переполненным помойным ведром с вываливающимся мусором, с вечно валяющимися на полу в прихожей куртками, у которых вечно отрывались петелки от протискивания по узкому коридору к входной двери, она очень устала и измучилась от этой бытовухи почти впритирку друг к другу, поэтому она так ждала того дня, когда они наконец от неё уедут, и она опять заживёт одна, спокойно и уютно. Человеку, много лет живущему в своём жилье в одиночестве, не просто очень трудно, а невыносимо появление и долгое нахождение здесь других людей, даже если эти люди — самые родные, а уж с её-то абсолютным неприятием иных, чем её, мнений, привычек, образа жизни не могло возникнуть даже тени, даже смутного подобия большой дружной семьи, это было исключено полностью.

И тогда ещё, и до того, как они уехали, и тот год, что они провели на Чукотке, и Вова много писем писал Вите, всё это время Вите и Тане казалось, что всё у Вовы налаживается, всё складывается не без проблем, конечно, но по большому счёту хорошо. Со стороны и по письмам казалось, что Вова совсем бросил пить, что всё у него в порядке с работой, что он очень востребован со своими несколькими свободными «языками», особенно, с кхмерским, востребован как профи высочайшего полёта, казалось, что у него любимая и любящая жена, что подрастающие сыновья обещают стать для него гордостью и радостью, казалось, казалось, казалось…Но никто не знал, лишь Витя смутно подозревал, что на самом-то деле жизнь Вовы превратилась в чехарду метаний. Так бывает, когда человек никак не может найти себе места, где ему было бы хорошо, тепло, где просто хотелось бы жить, ему было всё равно, куда пойти: направо ли, налево ли, прямо ли — везде он почему-то ощущал вокруг себя только одно — холод, нелюбовь, пустоту. Его уверенность в жизни стояла и шаталась на таких тоненьких ножках, что они едва-едва не подламывались…Но он изо всех сил старался и старался вырвать себя из пустоты, он изо всех сил заботился о любимой жене, о сыновьях, он почти (но не совсем) бросил пить, однако страшные запои, которые были прежде, он в себе одолел, он изо всех сил пытался разглядеть в своей ближайшей жизни какой-то просвет, ради которого стоило жить и шагать дальше, вместе с женой и сыновьями. И на этой надежде он держался какое-то время, и находился он ровно на середине 4-го десятка своих лет жизни.

Много лет спустя, когда Вовы давно уже не было на этом свете, его жена Лена всем подряд, с кем бы ни вступала в беседу, уверенно говорила, что это именно Вова, и именно там, на Чукотке, пристрастил её к водке, что это он превратил её в настоящую алкоголичку. Кто ж мог распутать тот замшелый клубок, кто мог знать, что там правда, а что махровая ложь и подлый навет? Могли знать их сыновья, но они тогда ещё были малы для того, чтобы понять истинное положение дел.