Лино прав – Жан собирался покончить с собой, а они это не почувствовали!!!
Элизабет вспомнила «Вы знаете, жалко смотреть на беспомощное страдание людей, которые хотят жить выше средств: они страдают гораздо больше, чем нищие на улицах»65
…Она почувствовала боль. Захотелось заплакать. Захотелось попросить прощения.
«ВЫ ЗНАЕТЕ, ЖАЛКО СМОТРЕТЬ НА БЕСПОМОЩНОЕ СТРАДАНИЕ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ХОТЯТ ЖИТЬ ВЫШЕ СРЕДСТВ: ОНИ СТРАДАЮТ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ, ЧЕМ НИЩИЕ НА УЛИЦАХ»…
И Элизабет заплакала.
Лино обнял ее.
– Не плачь! Ты не смогла бы ему помочь!
– Почему?
Он прижал ее к себе.
– Ему никто никогда не мог помочь.
– ПОЧЕМУ?!
– Он всегда был словно один, один на земле.
Рёкан-отель был красив – татами, сёдзи, мебель из светлого дерева…
Лино сказал ей:
– Зимой здесь очень красиво, Онсэн – горячий соляной источник, и снег, медленно падающий, словно в огонь…
Ямочки на его щеках…
– Так я представляю себе Ад.
– Ад?
Элизабет улыбнулась.
– Да, любимая, сидя в кипятке с ошпаренной жопой, надеешься, что это не навсегда!
Она засмеялась.
– К чему это я, – Лукаво продолжил Лино. – Мы сейчас в Аду, но это пройдет.
– Да, – Поняла его Элизабет. – И этот Ад пройдет.
Он посмотрел на нее с нежностью.
– Когда он придет в себя, я сначала поставлю его на ноги, а потом дам ему по морде.
Она тоже почувствовала нежность, что-то в ней болело, а что-то продолжало жить – что-то в ней, хотело жить еще больше, сильнее!
Элизабет вспомнила, как Лино сказал ей «Я не могу дать ему пинка. Я не могу сказать ему: ты не второй, ты первый – для меня ты всегда был первым, настолько первым, что я бросил женщину, в которую был влюблен, потому, что знал, что ты любишь ее, и что тебе больно.
Я никогда не мог дать пинка тем, кого любил. Я не мог сказать Мэри: оставь меня в покое!»…
Она спросила его:
– Ты сможешь? Дать ему пинка…
Грустно Лино посмотрел на нее.
– Я должен, даже если я не могу, я должен.
Как странно это прозвучало для нее…
– Почему? – Спросила его она, сама не зная, о чем она спрашивает его.
– Я его слишком сильно жалел. Друзей нужно жалеть, но не слишком сильно.
Лино стоял спиной к балкону, и ей вдруг показалось, что на улице пошел снег.
– На что ты смотришь, Элизабет?
– На тебя.
Улыбка на его алых губах…
– Ты успокоилась?
– Почти.
Он «отпил» от сигары, Анджолино…
– Ты красивая даже тогда, когда плачешь.
Элизабет расхохоталась.
– Этому комплименту я не поверю!
Он рассмеялся.
– Ты мне нравишься! Ты такая живая… Ты эмоциональная, но ты умеешь себя сдерживать.
– Ты тоже…
Она заглянула ему в глаза.
– Ты чувствуешь глубже, чем все кого я когда-либо знала.
Лино посмотрел на нее задумчиво, «отпил» от сигары.
– Мне понравились слова Алена Делона: «Я актер, большой актер, я сильнее и глубже других людей чувствую счастье и страдание». Я тоже, Элизабет, я врач, я считаю себя хорошим врачом – хороший врач, это тот… как хороший священник, у него для каждого найдется доброе слово.
Он смятенно нахмурился.
– Я понял, что людям нужно немного доброты. Им нужна надежда. Я видел много высокопрофессиональных врачей, которым место в тюрьме или в психушке, и я видел врачей, которые помогают.
Она удивилась «И я видел врачей, которые помогают»…
Элизабет спросила его:
– Что нужно для того, чтобы помочь другому человеку?
– Желание.
Его лазурно-голубые глаза вновь вспыхнули нежностью.
– И не жить слишком хорошо. Люди черствеют, когда живут слишком хорошо.
– «Хорошо» это? – Смутилась она.
– Когда тебя защищают любовью и деньгами, ты начинаешь думать, что это навсегда.
Он был так высок и красив, он был одет в черное, а на пиджаке была роза…
– Я не рассказывал тебе о синдроме Котара? – Вдруг сказал ей Лино.
– Нет.
– Почему ты говоришь шепотом, моя зеленоглазая любовь?
– Мне так больно, Лино… не знаю от чего!
Он посмотрел на нее очень мягко.
– Иногда, Элизабет, больно от всего, но это хорошо, это значит, что душа работает.
Он удивил ее, Лино Гаравани…
– От этой боли ты не умрешь, – Продолжил он. – Ты будешь жить, и ты будешь счастлива, ты будешь очень счастлива!
– Я смогу?
Элизабет заглянула ему в глаза.
– У меня получится жить счастливо с мыслью о том, что я не поняла, что меня просили о помощи?!
Усмешка на его губах цвета крови…
– Многие понимают и живут себе спокойно…
Лино посмотрел на нее очень ласково.
– А те, кто уже безнадежно очерствел, делают вид, что ничего не поняли.
Он пожал плечами.
– Даже не знаю, что страшнее…
Он потушил сигару.
– Давай покушаем? Когда болит душа, нужно покушать, на сытый желудок все кажется не таким трагичным.
Саркастическая улыбка.
– Мне это всегда помогало. Однажды сидя в кофейне в аэропорту, я ел что-то вкусное и плакал.
Элизабет вновь почувствовала боль.
– Но жизнь меня вылечила, – Весело сказал Лино. – С годами я понял, что есть только две трагедии – нищета и смерть, все остальное… лечится.
– Я люблю тебя, Лино! – С болью сказала ему она. – И я надеюсь, что потом ты был счастлив.
– Был, – Тоскливо улыбнулся ей он. – Но с тех пор мне – как и тебе, больно за то, что невозможно изменить, за несделанный вовремя шаг, или даже невовремя…
Они вновь сели за накрытый стол.
– После времени слез, приходит время радости, и мы еще порадуемся!