Каждый твой вздох. Там, где заканчиваются слова, начинается танец

Амалия ведет ее по дороге. Шаг у нее размеренный, не слишком медленный, но и не слишком быстрый. На ней – белый балахон, перевязанный на поясе кожаным шнурком. Она такая хрупкая и в то же время такая энергичная, как дикий зверь, питающийся одним светом.

Какое-то время они идут вперед, минуя сосновую рощицу, как вдруг видят маленький каменный домик в зарослях гигантской агавы и в окружении деревянных скульптур причудливых форм: человекообразные фигуры, эзотерические символы, фантастические животные. Бьянка замирает, зачарованная необычностью этого места и исходящей от него энергетикой.

– Все останавливаются, когда проходят мимо. – Амалия тоже встает рядом с ней.

– Невероятно! – Бьянка разглядывает скульптуры: кажется, будто они что-то говорят на языке дерева. Они так прекрасны и так мастерски выполнены – в отличие от дома, который напоминает развалины.

– Здесь живет Эрвин, голландский скульптор, – объясняет Амалия.

– Ты с ним знакома?

Она кивает.

– Они с Жеромом были очень дружны. Жером тоже умел вырезать из дерева, и иногда они работали вместе.

При воспоминании о «Джее», как она его называла, у Амалии блестят глаза.

После его смерти она больше ни к кому не испытывала столь глубокого чувства.

– Большую часть скульптур Жерома мы продавали. Этим мы зарабатывали на жизнь. Но они были совсем не такие, какие ты могла видеть теперь в Лас Далиас.

– Представляю. – Бьянка судорожно роется в расплывчатых воспоминаниях. – Сейчас все больше работают на поток.

– Ну, я, конечно, не из тех фанатичных ханжей, что вечно тоскуют о прошлом и стонут, мол, во что превратился остров! Я решила приложить все свои усилия, чтобы сохранить его красоту. И принять новые формы красоты, родившейся за эти годы… Ну, довольно, ты уж прости, что я тут разворчалась по-стариковски…

– Ну что ты! Я так люблю слушать твои рассказы о прежних временах.

– Ну, как видишь, Эрвин в душе так и остался хиппи. – Амалия с улыбкой указывает на скульптуры. – Он как будто навечно поселился в восьмидесятых. Насколько мне известно, у него даже электричества нет.

– Так ведь и у вас его не было?

– Сначала у нас не было даже воды! – Амалия проводит рукой по лбу. – Мы жили как дикари, вдалеке от цивилизации.

– А зимой?

– Зимой было тяжко, особенно тем, у кого были маленькие дети – в домах не было отопления, и иногда даже есть было нечего, представь себе… – Амалия качает головой, словно удивляясь собственному рассказу. – И все же, как бы невероятно это ни звучало, Ибица кормит тебя в любой сезон, даже самый голодный.

Если ты к нему добр, этот остров всегда даст тебе то, в чем ты нуждаешься.

Бьянка кивает, думая о том, как много ей уже подарил остров всего за несколько месяцев.

– Хочешь зайти поздороваться со своим другом, если он там? – Она указывает на дом.

– Лучше не надо. Знаю я этого Эрвина – заболтает нас, чего доброго, еще опоздаем! – Амалия берет ее под руку. – Я хочу показать тебе дом, где мы жили с Сарой.

– Он здесь? – При мысли о том, что она увидит места, где бывала мать, ее охватывает волнение. За эти недели Амалия много рассказывала ей о молодости Сары, но увидеть эти места – все равно что придать воспоминаниям осязаемую форму, и от этой мысли ее пробирает электричеством.

– Да, вон там внизу, за холмом. – Амалия указывает на вершину скалы над морем. Они идут вперед, по тропинке, через рощу, к крошечной бухте Кало дес Мултонс. – Мы провели там два месяца, летом 1978-го, но в конце сезона вернулись в Италию – сначала Сара, потом я. Наши родители отпустили нас скрепя сердце, но когда мы уехали, сделали все, чтобы вернуть нас: писали письма, звонили, плакали в трубку. Бедняжки. В то время было не принято, чтобы молодая девушка одна путешествовала по местам с сомнительной репутацией, – улыбается она.

– Но ведь на следующий год ты вернулась на Ибицу, так?

– Именно. Незадолго до твоего рождения я вернулась сюда вместе с Жеромом…

– А мама нашла свою любовь в Италии. – Бьянка думает о своем отце Раньеро. И еще о том, насколько разными были ее мать и Амалия. Одна – нежная, приверженная традиционным семейным ценностям, другая – бунтарка и нонконформистка, нарушавшая все правила, которым должна была подчиняться девушка из провинциального городка.

– Сюда, – указывает Амалия, ведя ее по тропинке. На деревянном указателе синими буквами написано «ЧИРИНГИТО «УТОПИЯ».

– Вон там, дальше, есть одна милая кафешка. Выпьем чего-нибудь? – Вид ее внезапно делается усталым и не таким энергичным, как обычно. Кажется, что на ее плечах тяжкий груз, и ей не терпится от него освободиться.

– Хорошо, – отвечает Бьянка и гладит ее по голове. – Все в порядке?

– Да, милая, – уверяет ее Амалия. – Просто пить хочется.

– По правде говоря, мне тоже.

Маленький чирингито, расписанный в сине-белых тонах, – романтический райский уголок в тиши бухты. В нем два висящих гамака, пара диванов в балийском стиле, несколько столиков из беленого дерева, украшенных свежими герберами, ожерельями из ракушек и морских звезд.

Амалия делает глоток лимонада.

– Ах, то, что нужно!

– Да, – отзывается Бьянка и смакует свой напиток, – вкусно!