Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил

– Ты сболтнула еще кое-что, когда мы разговаривали в библиотеке. – Я проигнорировал тетку и не сводил глаз с матери. – Ты сказала, наша семья должна заплатить за поступки отца. Но, кроме того, обмолвилась, что он не оставил нам оружия для борьбы. Дословно это прозвучало как: «ничего в банке». Я думал, ты говорила о деньгах, но это не так, да? Ты знала про фотографии. Это оружие ты имела в виду. Если Саблезубые или тот, кого они покрывали, не получили снимки от отца в тот вечер, когда он погиб, разумно предположить, что они решили: фотографии у тебя. И могли сделать своей мишенью, скажем, банк, где ты работала и где отец вполне мог держать их в сейфе.

– Ты не понимаешь. Они сделают все, лишь бы сохранить это в тайне. Фотографии Роберта – их никто так и не увидел. Лучше бы они нашли то, что искали, – какой-то желтый конверт с надписью: «В случае моей смерти отправить в СМИ», какой-то ключ к разгадке. Я хотела, чтобы они отыскали его. Правда, хотела. Сама перерыла все, что могла, ради этих чертовых фотографий.

– Но Саблезубые ушли из банка не с пустыми руками, верно? Они, может, и не получили снимки, но, убегая через парковку на крыше, думаю, обнаружили кое-что не менее ценное в машине. Они решили, есть только один способ убедиться, что фотографии не у тебя. Залог. Гарантия, что если ты спрятала снимки, то мигом отдашь их. А мы все знаем, эти отморозки запросто похищали детей. Ребекка – доказательство этого. Семь лет, Одри.

Моя мать повесила голову. Сдалась. И прошептала:

– Они забрали Джереми из машины. – Я услышал за спиной резкий вздох Кэтрин и позволил тишине разрастаться, пока моя мать не обрела способность продолжать. Она говорила, уткнувшись взглядом в свои колени. – Алан был прислан от них. Им нужны фотографии, сказал он, не деньги. И я не могла сообщить в полицию, потому что из-за этой женщины, детектива Хамфрис, уже погибли Роберт и Ребекка. Алан явно играл на обе стороны, откуда мне знать, кто там еще такой же? Я должна была защитить тебя и Майкла.

– Но ведь тогда, наверное, шло расследование? – мягко намекнул я, опасаясь, что любое самое минимальное повышение тона может вывести Одри из исповедального транса.

Никто не шевелился. Кэтрин перестала искать ключ от наручников.

– Разумеется. Джереми объявили пропавшим. Была ли полиция связана с его исчезновением, я не знала, но все выглядело так, будто он вылез из машины и пошел искать помощь, чтобы вызволить тебя и Майкла. Мне пришлось подыгрывать. Хотя я поранила лоб о стекло в уже разбитом окне. Пятилетний ребенок не мог уйти далеко, твердили они. Время шло, и формулировка у них в головах изменилась с «не мог уйти далеко» на «не протянет долго», и искать они стали не живого ребенка, а труп, я это чувствовала. Между тем Алан продолжал требовать у меня фотографии, а я отвечала, что у меня их нет, что я не могу их найти. И он сказал, что верит мне… – Одри подняла лицо, глаза у нее были красные. – Он сказал, что верит мне, но есть только один способ убедиться, что я не держу фотографии у себя. Им нужно знать наверняка…

Она замолчала, но смысл ее слов был ясен. Единственный способ убедиться, что Одри не прячет снимки, – это привести в исполнение свою угрозу и занести руку над двумя другими ее детьми. Мне стало дурно при мысли, что Джереми похоронен в гробу с каким-нибудь полицейским. Я понял: у меня нет ни малейшей уверенности в том, что найденный мной детский скелет – это Ребекка.

– Я не вставал ни на чью сторону, мама. – Это был ответ на ее упрек, что я повторил ошибку отца, ведь теперь мотивы матери стали мне яснее. Ее рука, до сих пор просто лежавшая в моей, крепко сжала мои пальцы. – Я пытался поступить по совести. Но есть поступки просто правильные и правильные для нас. Ведь я не знал, что тебе пришлось заплатить такую высокую цену.

Очень здорово, когда в романах и фильмах главные герои изображают из себя копов и грабителей, но в реальной жизни только второстепенные персонажи, Каннингемы, принимают на себя удары, терпят боль, чтобы кто-то другой мог победно вскинуть вверх руки. Мой отец пытался «поступить правильно». И это дорого обошлось ему, а не богатым супругам, которые оплакивали похищенного ребенка. И не детективу, выжимавшему из своего информатора все до последней капли ради продвижения по службе. Поэтому для Одри больше не существовало правильного и неправильного. Была семья и все остальное. Может быть, в конце концов она понимала, что это такое. Я пожал ей руку в ответ и спросил:

– Марсело знает?

– Недавно узнал.

– Ты ничего не говорила мне, – сказала Кэтрин.

Трудно было судить, она обижена тем, что ее оставили в неведении, или пытается защититься от лишних расспросов.

– Я мало что помню о том утре. – Не сводя глаз с матери, добавил я.