Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе

Неподалеку от гостиницы была школа. Напротив школы – ремонт обуви и мобильных телефонов (вместе, да) и массажный салон, где на входе также продавались сверчки в плетеных темницах. В районе трех часов перед школой начинали толпиться родители – встречали пионеров. Я любила смотреть, как пионеры высыпались из школьных ворот, а родители расхватывали их, рассовывали по тачкам и развозили в разные стороны, словно в мультике.

Как-то мы возвращались с Шанхайской Принцессой из конфуцианского храма в послеполуденную жару. Школьные занятия как раз закончились и всюду сновали пионеры. В горячих волнах над плавящимся асфальтом они двоились и множились, как оборотни.

– Скажи, а ты тоже была пионером? – спросила я Принцессу.

– Кем?

– Ну вот дети в красных галстуках. У нас они назывались пионерами. Я была.

– А, ну да. Просто так положено в школе – носить красный галстук. В младших классах – зеленый, но это только в Шанхае.

– У нас в младших классах были значки в форме звезды с Лениным посередине. Это октябрята. Подготовка к пионерам. А потом комсомол и партия.

– Ну да, у нас тоже потом партия. Но я не вступала.

– А что вы делали пионерами в школе?

– В смысле?

– Ну, мы вот собирали макулатуру и металлолом, помогали старушкам перейти улицу или нести сумки, пели песни про Ленина и апрель, читали стихи про партию и родину, убирали мусор и сажали деревья на субботниках, ездили на урожай огурцов, кричали на линейках «будь готов!» – «всегда готов!»…

– Мы просто носили красные галстуки.

* * *

На перекрестке с золотой девушкой Гуччи я еще несколько раз столкнулась с мастером кунг-фу, всякий раз около семи вечера, когда он выходил на прогулку с собакой под мышкой. Сначала это происходило случайно, но со временем я стала подгадывать с вылазками в город так, чтобы к семи оказаться на «нашей» скамейке и в лучах богини Гуччи завязать собаке шнурки. Этот странный ритуал вносил в мою местную жизнь постоянство – одновременно заземлял ее и придавал ей еще больше фантасмагории.

Мы общались рисунками. Мастер кунг-фу показывал мне пластиковых собак из раскрашенных бутылок, а я ему – зарисовки в мормонской книге материнской памяти. «Лысеющий дождь!» – «Памятник четвергу!» – хвалили мы друг друга.

Иногда я приносила ему краски и кисти, купленные на улице вожделения, или угощение для собаки. В отличие от собаки, он всегда отказывался ровно шесть раз (я посчитала), прежде чем с явным удовольствием принять дар. Принцесса как-то раскололась в пельменной за спором над общим счетом, что тут так принято: отказываться, настаивать вопреки сопротивлению, и так до тех пор, пока оппонент либо не оскорбит согласием с многократным и убедительным отказом, либо не причинит-таки добро.

«Поллок!» – говорила я, тыча в таксу из пластиковой бутылки, забрызганную краской. Мастер кунг-фу переспрашивал жестами и подставлял ухо, чтобы получше расслышать, будто это могло помочь. «Джексон Поллок?.. Художник, который разбрызгивал краску», – повторяла я и пыталась нервными жестами изобразить метод Поллока. Мастер кунг-фу какое-то время с сомнением наблюдал это неистовство, а затем помотал головой, набрал что-то в телефоне и нажал кнопку перевода: «Нет, я не болен. Просто дрожат руки».

Так мы открыли для себя переписку через переводчик вичата. Когда мастер кунг-фу увидел мой номер телефона, он долго смеялся, пересчитывал по пальцам четверки и потрясал клюкой в сторону злополучного перекрестка, на котором спас меня в первый день. За много дней наша переписка превратилась в шпионский обмер шифрами:

(мастер кунг-фу): шнурки в 7?

(я): ок

(мастер кунг-фу): шнурки в 7?

(я): ок

(мастер кунг-фу): шнурки в 7:30.

(я): ок

(мастер кунг-фу): в 7?

(я): да

(мастер кунг-фу): шнурки в 7?

(я): не успею!

(мастер кунг-фу): я и сам могу завязать шнурки!

(я): шнурки?

(мастер кунг-фу): в 7

(мастер кунг-фу): шнурки. ты идешь?

(я): 5 минут

(мастер кунг-фу): ок

(мастер кунг-фу): шнурки в 7?

Иногда я перечитывала эту переписку просто ради удовольствия от того, как добротно бывают скроены человеческие отношения. Я даже запомнила, как выглядит иероглиф «шнурки» и однажды случайно опознала его у мастера кунг-фу в телефоне напротив своей фотографии в вичате. Он записал меня как «Шнурки» и поставил рядом с моим новым именем два эмодзи – голову рептилоида и палитру с красками. «Меня зовут Шнурки, и я инопланетный художник». Ну, не так уж и далеко от истины…

* * *

Как-то бетонные спагетти привели меня в буддийский храм. Внутри были три золотых будды и много людей на скамеечках перед книгами сутр. Женщины складывали оригами в виде золотых лотосов. Люди приносили буддам подарки – яблоки, апельсины и лилии. Один человек принес большой арбуз. Очевидно, имел с буддой особые счеты.

Потом вышли монахи в желтом и красном, сели перед буддами за длинный «стол переговоров» и стали петь сутры а капелла. Люди пели вместе с ними по своим книжкам. Выходило очень бодро. Но долго. Одна монахиня принесла мне стульчик. Потом все подарили буддам бумажные лотосы и разошлись в праздничном настроении.