Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе

Этот шарик надут двумя влюбленными друг в друга художниками (следовали имена). Однако шарики со временем сдуваются, и эта негерметичная сфера, наполненная дыханием любви, уменьшается прямо сейчас, незаметно глазу. За время выставки перемешанные в шаре молекулы влюбленного дыхания просочатся сначала в зал экспозиции, затем разлетятся по музею, растворятся в шанхайском смоге, рассеются по миру, проникнут через верхние слои атмосферы в космос и смешаются наконец со звездной пылью, из которой мы все и состоим. Этот процесс, а вернее, мысль о нем – и есть произведение искусства.

Мысль о нем!..

Я распрямилась из вопросительного знака и посмотрела на шарик волшебным взглядом. О кураторы, новые философы! Был надувной шарик – стал поэмой о космогонии, начертанной дыханием любви на перламутре млечного пути!

Далее в брошюрке шло «описание для слепых»: шарик белый, резиновый, перевязан нитью… А следом – художественный контекст: мол, это не первый воздушный шарик в истории современного искусства, а целый «оммаж» творчеству итальянского художника Пьеро Мандзони.

Художественный контекст шарика простирался в прошлое аж на сто лет. Воздух уже превращали в искусство такие известные иллюзионисты как Марсель Дюшан, который закупорил Пятьдесят кубических сантиметров парижского воздуха в аптечную склянку, и Ив Кляйн, торговавший пустотой за золото. Роберт Барри уже растворял искусство в бесконечности вселенной, выпуская баллоны с гелием в небо над пустыней и фотографируя невидимый результат. Том Фридман выставлял на пустых пьедесталах воздух, проклятый практикующей ведьмой. И, наконец, в наши дни, после надувной собачки Джеффа Кунса искусство из воздуха и шариков, можно сказать, достигло своего расцвета. Одним словом, фосфены.

Я села на лестницу, ведущую на крышу к инопланетянам, и погуглила Пьеро Мандзони. Он действительно приторговывал Дыханием художника еще в шестидесятые. «Когда я надуваю шарик, то вдыхаю свою душу в предмет, который становится вечным», – объяснял он.

Дыхание художника оказалось тем не менее далеко не вечным и ссохлось до красной кляксы на деревянной дощечке, бережно хранимой в галерее Тейт. Под фото истлевшего шарика было подробное «описание для слепых» и перечисление того, сколько именно шариков надул художник, как они слиплись и в каких местах пребывают хрупкие останки…

Текст потрясал своей абсурдностью. С одной стороны, музейная культура, выпестованная веками человеческой цивилизации, привыкла детально описывать произведение искусства, чтобы законсервировать своеобразие текущего момента для будущих глаз, которые утратят контекст и будут изнывать перед непроницаемыми шарадами прошлого. С другой стороны, совриск как отхаркался в лицо старорежимной культуре писсуаром сто лет назад, так с тех пор от него особо не отходит – стережет свою победу. То есть всячески стремится к отсутствию произведения искусства, к ничему.

И вот этот текст про сушеный шарик был парадоксальным детищем щепетильной Музейной Культуры и чумазого Совриска: академическая традиция скрупулезного внимания к мелочам, примененная к тому, что стремилось ее разрушить – к ничему, по сути. Скрупулезное внимание к ничему.

Я снова окинула взглядом огромный выставочный зал с единственным экспонатом в нем, если не считать сочащиеся из шарика молекулы любви. Музейная Культура находилась в опасной близости от момента, когда начнет описывать отсутствие произведения искусства, а следовательно – саму жизнь.

Ей ведь все равно, что передавать в будущее. Она, как Кронос, пожирающий своих детей, все переваривает в вечность – даже такое напоминание о скоротечности бытия, как тленный шарик.

Если завтра художники решат, что для Настоящего Искусства необходимо полностью избавиться от всех произведений в мире, Музейная Культура с тем же тщанием пройдет по пустым музеям и вдумчиво, добросовестно опишет эту пустоту. Однажды она осознает себя, как Скайнет, и избавится даже от пустых музеев. Не взорвет, как предлагал в свое время Маринетти, а просто выйдет на улицу и применит саму себя к обычной жизни. И тогда реальность станет искусством. И Музейная Культура, и Совриск с разных сторон движутся в этом направлении. Скоро. Да уже!

* * *