Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары

После смерти бабушки дом в Гросхесселоэ пришел в упадок. Следующее после нее поколение – это катастрофа. Начиная с моего отца Дитриха, это было потерянное поколение. Кроме него, у Рудольфа и Эллы был еще один ребенок – дочь, моя тетя. К ней я испытываю огромное уважение, потому что она была добра, участлива и нередко подсовывала моей матери какие-то деньги, когда та остро в них нуждалась. Мой отец так и не научился выполнять свои обязательства и заключил еще два брака. Женщины при нем всегда брали на себя воспитание детей (на семейном жаргоне других его детей мы относили ко второму или третьему «пометам»), а равно и зарабатывали на их содержание. Сестра отца за несколько лет до моего рождения вышла замуж за совершенно неподходящего человека – поговаривали, что он неотесанный мужлан, который ни разу не брал в руки книгу, – я воспринял этот образ как что-то свежее, но его быстро убили на восточном фронте, а может, он умер там от болезни. После этого тетя, у которой была от него дочь, смело взяла свою судьбу в собственные руки и стала учительницей. Двоюродную сестру я знал хорошо. Мы вместе росли, да и потом встречались на семейных вечеринках по случаю дней рождения. Моя тетя сначала переехала в дом бабушки с дедушкой, а потом стала его хозяйкой, и у них на первом этаже снимал комнату пакистанец. Думаю, он переехал в Германию в острой фазе разделения Индии и Пакистана. Он был инженер-электрик или что-то вроде того – я так и не понял, было ли у него профессиональное образование, но в его маленькой комнатке всегда было полно раскуроченных радиоприемников, которые он чинил для местной клиентуры. Меня восхищало, как ловко он паяет резисторы и соединяет тонкие провода. Его звали Раза, но мы звали его дядя Раза или дядя Кукук: когда он видел, что мы играем в саду, он часто привлекал наше внимание кукушкиным криком. Когда моей кузине было около четырнадцати, мать застала ее на месте преступления с дядей Разой. Их тайная сексуальная связь, вероятно, длилась уже долгое время, и Раза был приговорен судом к многолетнему тюремному заключению. Про все это я узнал гораздо позже.

Впрочем, тетя потеряла контроль над своей жизнью еще до этих событий. Она водила машину, не замечая ни перекрестков, ни красных сигналов светофора, и для меня загадка, как вообще можно было продержаться в таком духе хотя бы неделю. Копились проблемы на работе, она не успевала проверять домашние задания, вступала в странные перепалки с коллегами. И после смерти бабушки дом приходил во все большее запустение. Тетя тащила к себе все, что только можно. Газеты она складывала в несколько рядов вдоль стен до самого потолка; однажды эти стопки рухнули и чуть ее не убили. Она маниакально собирала бумаги, веревки, стеклянные банки и пластиковые стаканчики из-под йогурта, превратив дом в свалку. Она отрезала нитки от чайных пакетиков и припрятывала их – вероятно, для того, чтобы в какой-нибудь воображаемой чрезвычайной ситуации сплести из них канат. Крошечные металлические скобки, скреплявшие эти пакетики, она собирала как металлолом, а использованную заварку высыпала, чтобы сделать компост. Но ей никогда не удавалось снова отыскать что-нибудь из того, что она прибрала к месту. Однажды она не смогла добраться до стиральной машины в подвале, потому что последний оставшийся узкий проход оказался завален мусором. Младший брат из третьего «помета», поселившийся в доме на время учебы на богослова, видел, как по ночам она раздевается догола и развешивает выстиранное вручную нижнее белье в саду для просушки. У нее остался только этот единственный комплект белья, больше ничего невозможно было разыскать под горами мусора, и потому ей приходилось делать это ночью, когда никто не видит, что она нагишом, а в предрассветных сумерках она натягивала на себя еще влажное белье. У меня есть несколько фотографий интерьеров этого дома. Пробраться в нем можно было только к кровати, наполовину заваленной бумагами и мусором, – по извилистой узкой тропинке между грудами ящиков. Позже, когда весь мусор оттуда вывозили, в подвале на полке обнаружилась банка черники, законсервированная в 1942 году, и я хранил ее еще долгое время. В последние тетины годы хаос в доме распространился уже и на улицу – крыльцо с верандой оказалось тоже завалено хламом.

Повзрослев, я потерял двоюродную сестру из виду. Она вышла замуж за американского математика, но у того случилось несколько нервных срывов, и в конце концов они вместе перебрались в Соединенные Штаты. К ним присоединилась и тетя. Вместе они управляли фермой экопродуктов – держали коз, а сыр и молоко продавали на фермерских рынках. У них было двое детей, мальчик и девочка, но отношения в семье были кошмарными до такой степени, все так ненавидели друг друга, что дети в конце концов дали понять, что убьют всю семью, причем еще прежде, чем достигнут одиннадцатилетнего возраста, и, следовательно, не будут привлечены к уголовной ответственности. Слава богу, хотя бы эту часть трагедии я знаю уже только с чужих слов.