В таком же духе он продолжал все те несколько месяцев, пока жил у нас. Клара выделила ему крохотную каморку с узким окном, выходящим на задний двор, – это была единственная свободная комната, остававшаяся в ее пансионе. Он квартировал там бесплатно, Клара не хотела брать с него денег – а также кормила его, стирала и гладила ему белье. Я помню, как он часами за закрытой дверью делал речевые упражнения, бесконечно их повторяя. Но звучало это скорее как упражнения для певцов, модуляции для четкости произношения, высоты тона и громкости. Это противоречит его более поздним утверждениям, что вся гениальность у него от природы, как если бы он сошел прямо со страниц немецкой литературы эпохи «Бури и натиска». Кински умел кричать громче, чем любой другой человек, которого я знал. Он даже умел разбивать голосом бокалы: когда он пронзительно вопил, они трескались. Однажды место Кински за столом осталось пустым. Он появился внезапно, словно по нам ударил мощный снаряд, сброшенный припозднившейся эскадрильей бомбардировщиков. Должно быть, он разогнался во всю длину коридора, потому что с ужасным грохотом вышиб дверь вместе с петлями и влетел прямо в столовую. Будто в стробоскопическом мерцании, Кински вращал вокруг себя руками – нет, он швырял белье в воздух, издавая при этом нечленораздельные визги, подобные тем, какими разбивал бокалы Клары. Когда одежда, порхая как листья, опустилась на обеденный стол, вопли Кински постепенно сделались понятны. Он орал: «КЛАРА, СКОТИНА!!!!» Но лишь когда спектакль закончился, выяснилось, что он был возмущен тем, что Клара недостаточно хорошо погладила ворот его рубашки.
Я уже не помню, как тогда реагировали на это мои братья. Но знаю, что был единственным, кроме моей матери, кто его не боялся: как будто наблюдал за проносящимся мимо торнадо, который оставляет за собой полосу разрушений. Примерно через три месяца Кински заперся в ванной, совмещенной с туалетом. Оттуда доносился яростный шум. Затем раздался треск, и наступила странная тишина. Клара снаружи стучала в дверь, пыталась его успокоить. Что стало поводом для нового приступа ярости, мне и по сей день неведомо, но попытки Клары вмешаться лишь усиливали его разрушительное буйство. Мы были снаружи и понимали, что он продолжает крушить все внутри ванной. К счастью, в коридоре был еще один туалет с маленьким рукомойником, и мы могли пользоваться им. Яростная битва Кински с фарфором продолжалась много часов. Когда все было разбито вдребезги – раковина, унитаз, зеркало, ванные принадлежности, – Кински вышел с торжествующим видом, а моя мать взяла на себя задачу вышвырнуть его вон, поскольку Клара была перепугана до смерти. Сделала она это без всяких церемоний. С этим демоном было покончено. Я знал, во что ввязываюсь, когда пятнадцать лет спустя начал с ним работать.