Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары

В старших классах гимназии меня переводили туда-сюда между двумя параллельными классами: католическим и протестантским. Связано это было не только с тем, что я стал католиком, но еще и с тем, что я не придерживался упорядоченного течения учебного года. В тот год, когда мой брат начинал профессиональную жизнь, я поехал с ним автостопом в Северную Германию. Там мы расстались, но в Мюнхен я вернулся позже, через неделю, если не больше, после начала школьных занятий. За это время я успел пожить в заброшенных садовых домиках, однажды – даже в пустой вилле в Эссене, открыв дверь своим «хирургическим набором». В другой раз, когда мне было уже семнадцать, я продлил себе каникулы больше чем на месяц. Я поехал за своей тогдашней подружкой в Англию, где в Манчестере вместе с четырьмя нигерийцами, тремя взрослыми и маленьким ребенком, а также тремя индийцами из Бенгалии приобрел за относительно небольшие деньги долю в кирпичном таунхаусе в рабочем квартале, недалеко от Элизабет-стрит. На короткое время комната стала моей собственностью. Тот английский дом был довольно запущенным, задний двор был завален хламом, а в камине я поймал множество мышей. В обоих случаях мать защищала меня, писала руководству школы записки с извинениями, что у меня, мол, воспаление легких. Но поскольку во втором случае в класс на мое место успели взять еще одного ученика, меня из милости перевели в параллельный, к протестантам. Сегодня я очень этому рад, потому что приобрел там двух друзей, чрезвычайно мне дорогих. Одним из них стал Рольф Поле, он был очень музыкален и играл на скрипке. Многие годы он мучался от тяжелого акне, причем страдала не только его кожа, но и душа. На футбольном поле это был опасный защитник, настоящий терьер – только его обведешь, и вот через два шага он уже снова перед тобой. Потом Рольф учился на юриста, при этом он становился все более левым, в 1967-м стал председателем Всеобщего студенческого комитета в университете Людвига и Максимилиана в Мюнхене, а в 1968 году, во время так называемых «пасхальных беспорядков» в Мюнхене, организовывал демонстрации, несмотря на полицейский запрет. За это он попал на скамью подсудимых, и перед самым госэкзаменом его отчислили с юрфака. Это и заставило его радикализоваться окончательно. Он сблизился с группой Баадера – Майнхоф, РАФ, и ушел в подполье. Поскольку у него была действующая лицензия, он доставал оружие для терактов. На какое-то время я совершенно потерял его из виду, пока однажды зимой на автобане под Аугсбургом он не устроил аварию. Тогда он сбежал через заснеженное поле и скрылся еще раз, но в конце 1971 года его наконец арестовали. Я ходил на многомесячный процесс в Мюнхене, который проводился при повышенных мерах безопасности. Мои персональные данные наверняка попали тогда в список лиц, подозревавшихся в симпатиях к РАФ, хотя у меня не было ничего общего с этой организацией. Его приговорили к шести с половиной годам, и я навестил его в тюрьме в Штраубинге. Это исправительное учреждение было мне уже знакомо, потому что в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет я собирался снимать там свой первый фильм, но из этого, к счастью, ничего не вышло. Сценарий, на обрывки которого я недавно наткнулся, полон непостижимых глупостей. Неужели это и вправду писал я? Органы безопасности создали для посещений в Штраубинге серьезные препятствия, Рольф Поле больше года содержался в бесчеловечных условиях, в полной изоляции.

Мне разрешили посетить его после того, как период изоляции закончился. Я принес ему маленький мячик из жесткой резины, невероятно прыгучий. Когда-то мы любили бросать такие мячики об стену во дворе нашей гимназии: сначала мяч должен был отскочить от неровной брусчатки, и лишь после этого его можно было ловить. Эти мячи отскакивали во все стороны, словно полоумные, и, чтобы поймать их, нужно было развить феноменальную реакцию, как у хоккейного вратаря.