Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары

Пансион на мюнхенской Элизабетштрассе представлял собой просторную квартиру в доме старой постройки, из которой пять или шесть помещений сдавались. Домовладелица Клара Рит в юности, которая пришлась на 20-е годы, принадлежала к знаменитой творческой богеме Швабинга, артистического квартала Мюнхена. Никаких артистов и художников здесь давно уже не было – так же рассеялась и колония художников на Монмартре, превратившись в вечный миф о конце XIX века для туристов. Однако в шестидесятые и семидесятые годы, когда возникло молодое немецкое кино, почти все кинематографисты жили в Швабинге. Тогда культурной столицей Германии был Мюнхен, а в Берлин почти все переехали только после того, как он стал столицей вместо провинциального Бонна. Клара экстравагантно одевалась, ее волосы были выкрашены в кричащий оранжевый цвет (через несколько десятков лет так стали краситься панки), и очень интересовалась искусством и театром. В большой прихожей ее квартиры был отгорожен занавеской отсек, где поселилась подруга моей матери, которая вместе с ней продавала чулки. Одну комнату занимал турецкий инженер, а в соседней жили мы вчетвером: моя мать, Тиль, Луки и я. Все мы сгрудились в этой крохотной комнатке, смежной с ванной, общей для всех жильцов, – чтобы ею воспользоваться, приходилось договариваться с соседями. Клара готовила на всех, это входило в плату за съем. «Я готовлю с любовью и со сливочным маслом», – то и дело сообщала она, – правда, как выяснилось позже, «масло» оказалось преувеличением, это был всего лишь маргарин. В этой квартире я навсегда научился обходиться минимумом пространства, равно как и уходить в себя, даже когда вокруг меня все ходит ходуном. По сей день я могу читать или писать что-то в шумной толпе, не замечая людей вокруг. На съемочной площадке, несмотря на кучу помех и толпы народа, я могу за несколько минут переписать целый кусок сценария, если обстоятельства требуют изменить сцену.