Казнь королевы Анны

Кромвель почтительно, но торопливо вошел в спальню. Худоба его и зловещий огонь, горевший во впалых и лживых глазах, привлекли в это утро более обычного внимание короля.

«Да, природа умеет метить ядовитых ехидн: их никогда не откормишь!» – подумал он невольно, посмотрев исподтишка на своего министра.

– Ну, что нового, граф? – спросил он вслух с добродушной шутливостью. – О чем вы толковали с посланником? Он явился, конечно, опять с просьбой Испанского двора улучшить по возможности участь принцессы Галльской?!

– Я даже заметил у него в кармане какой-то пакет: это, верно, прошение! – отвечал Кромвель, подражая шутливо-добродушному тону своего повелителя.

– Ну да, старая песня! – сказал Генрих VIII. – И я знаю заранее, что прочту в прошении неизменную фразу: «Имеем честь поставить еще раз на вид английскому монарху, что принцессе испанского королевского дома нельзя жить без слуг, без экипажа, в простом и бедном домике в отдаленном Кимблтоне!» Они бы завопили еще сильнее, если бы этот домишко не был моей собственностью. Да и кто принуждал ее жить в этом захолустье? Разве я ей мешал вернуться в Испанию? Да, нечего сказать: тяжелую обузу взвалили вы мне на плечи!

– Я?! – воскликнул Кромвель не без испуга. – Но я, ваше величество, только выполнял ваши приказания!

– Так! – возразил король с язвительной насмешкой. – Позвольте же спросить, не эти ли советы нашептывал мне ваш лукавый язык? Уж не я ли придумал систему разрушения, к которой вы сумели склонить меня силой вашего красноречия?

– Но я, ваше величество… – начал было Кромвель.

– Пожалуйста, без «но»! – перебил повелительно и надменно король. – Не спорю, в казну мою поступило две-три пригоршни золота от всех наглых захватов, совершенных милордом графом Эссекским с моего разрешения, исторгнутого у меня помимо воли под предлогом поправить финансы королевства и вывести мой корабль в золотое море.

– За что вы оскорбляете меня, ваше величество? – проговорил Кромвель изменившимся голосом.

– Я говорю вам, граф, – перебил снова Генрих, наслаждаясь мучениями человека ему антипатичного, которого, однако, он считал невозможным удалить от себя, – и говорю, заметьте, с глубоким убеждением, что принятые меры обогатили только вашу особу! Начнем хотя бы с сокращения числа монастырей. Что мне это дало? Сущие пустяки, так как все поземельные церковные угодья достались лордам! Ведь только подкуп склонил их отречься от римско-католической церкви и признать меня папой! Но нельзя же отрицать, что сам сатана не дал бы за их души и сотой доли той суммы, за которую я купил их голоса! А сколько мне пришлось выделить вам как главному викарию моего королевства? Ведь доход с четырех богатейших епархий, земли дюжины упраздненных обителей, права, титулы, пенсии, ну одним словом, все, потому что вы были голы и ничтожны, как земляной червяк, и остались бы им, если бы я вас не вытащил из болота!..

Лицо Кромвеля вспыхнуло, он опустил глаза.

– Я ни на минуту не забываю о великих милостях, которыми вы удостоили меня, ваше величество! – произнес он почтительно.

– Ну еще бы! – воскликнул запальчиво король. – Вы и лорды всегда должны помнить, что я незаменим во многих отношениях, что вы сильны до тех пор, пока я этого хочу! Да, я слежу за всем, я проникаю в глубь человеческой мысли, я смело встречу любую опасность и смещу не задумавшись неверного министра при первом доказательстве его недобросовестности!

Граф Эссекский не поднимал глаз, он был ужасно бледен; ему пришло на ум, что король собирается обвинить в измене и предать суду его и других лордов, которые горячо поддерживали его на заседаниях Совета. Милорд Кромвель не знал, на что ему решиться и что ответить на эти не совсем прямые обвинения; положение было довольно щекотливым; он решил молчать.

– А сколько возмутительных проступков и наглых грабежей, – продолжал мрачно Генрих, – которые навлекли на меня порицание народа, так как совершались, конечно, от моего имени. Чего только не придумывали! С икон снимали ризы, из обителей брали церковные сосуды под предлогом, что при их учреждении не соблюдены формальности закона! Подумаешь невольно: «Какой великолепный и святой человек этот милорд Кромвель!..» Хотелось бы только узнать, сколько денег вы заполучили от всех этих захватов. Да, нечего сказать, мы отважно вступили на путь нововведений, отринув католическую церковь… даже слишком отважно!

– Все, что я выслушал от вашего величества, удивляет меня в высочайшей степени! – промолвил граф Эссекский.

– Удивляет? – повторил с ядовитой усмешкой король. – Ну так что же? Удивление – неплохой путь к отступлению, да, нечего ответить! Скажите мне, каковы размеры вашего состояния! А, вы не знаете! Но я-то знаю лучше, чем вы. Запомните, милорд Кромвель, что я иду на обман только в экстренных случаях, когда вижу в этом свою личную выгоду, и учтите: мое снисхождение покупается исключительно рабским повиновением моей железной воле!

– Я подчинялся ей без всяких оговорок не из боязни, но потому что глубоко и непритворно предан вам, – проговорил Кромвель.