Казнь королевы Анны

– Послушай! – сказала она голосом, выдававшим сильное волнение. – Бог покарает нас за такое преступное и кровавое дело!

– Ба! – процедил сквозь зубы ее суровый спутник. – Ты привыкла вмешиваться в то, во что не следует, и мешать всяким полезным предприятиям! Уволь на этот раз от своих скучных проповедей!

– Я знаю, что трачу понапрасну и время и слова: ты ни во что не веришь, – прошептала печально женщина. – Но этот человек – я не сомневаюсь в том – не торгует сукном! – добавила она.

– Тем лучше! – перебил отрывисто трактирщик. – Если он не суконщик, то, значит, ювелир.

– Все равно! Кто бы он ни был, но сердце мое обливается кровью при мысли о таком вопиющем предательстве! – произнесла она с невольным содроганием.

– Ну не кисни! Этот будет последним, клянусь тебе!

– Ты давал ту же клятву относительно прежнего постояльца и не сдержал ее!

– Еще бы! Ведь ты знаешь, что у него, к несчастью, не оказалось денег!

– А ты уверен, что у этого они есть?

– Вне всяких сомнений! Ведь ребенок заметил у него кошелек, и мы оба видели у него на руке массивное золотое кольцо.

– Эти кольца бывают по большей части дутыми, и в них немного толку.

– Перестань пороть чушь! – сказал в сердцах трактирщик и оттолкнул жену так неожиданно и сильно, что она свалилась бы, если бы не ухватилась за старые перила.

Эта грубая выходка острой болью отозвалась в душе молодой женщины – из груди ее невольно вырвалось рыдание.

– Замолчи же, змея! – прошипел Алико. – Ты хочешь разбудить уснувшего кота?

– Да, честно говоря, я от души желаю, чтобы этот кот проснулся! – отвечала она.

– Конечно, для того, чтобы дать ему возможность убить твоего мужа?

Трактирщик наклонился к жене, и взгляд его был исполнен таким бешеным гневом, что она побледнела еще сильнее и закрыла лицо дрожащими руками.

Ее горе мгновенно смягчило Алико: он обожал жену.

– Тебе, право, не следует бояться моих вспышек! – произнес он заметно спокойнее. – Ты можешь оставаться, я пойду один… если ты боишься.

– Я вовсе не боюсь, и ты сам это знаешь, – возразила она, окинув его гордым и презрительным взглядом. – Вспомни свою стычку с пограничной стражей! Я рисковала жизнью, чтобы спасти тебя, я отбила тебя у таможенных сыщиков и требую, чтобы ты пощадил этого человека.

Глаза молодой женщины излучали решимость: она повелительно протянула руку и преградила мужу путь.

– Это мягкосердечие вызвано, разумеется, любезностью приезжего и тем, что он пожелал подарить тебе алое испанское сукно? – произнес Алико с насмешкой. – Хватит переливать из пустого в порожнее; можешь оставаться или идти со мной, но ты не заставишь меня изменить решение.

Он отстранил жену и взбежал по лестнице. Подойдя к двери Перси, он приложил ухо к одной из многих трещин и начал прислушиваться.

Тишина была полная. Слышалось только совершенно спокойное и ровное дыхание спящего человека.

По губам Алико промелькнула горькая улыбка. Он слегка перегнулся через перила, чтобы посмотреть на жену, но она продолжала стоять на прежнем месте, неподвижная как статуя.

Трактирщик с досадой отвернулся и вынул два кинжала. Осмотрев их внимательно, он положил поспешно один кинжал в ножны, висевшие у пояса, и, взяв с пола фонарь, отворил тихо дверь в комнату путешественника.

Он сейчас же заметил, что кровать отодвинута на середину спальни и что приезжий спит одетым.

«А, он подозревал, что возможно нападение!» – подумал Алико.

Он невольно смутился и не знал, очевидно, на что ему решиться.

Бледный свет фонаря озарял утомленное, но спокойное лицо Нортумберленда. Он спал глубоким сном. Убийца неслышно подошел и застыл, во власти безотчетного чувства, в ногах его кровати.

«У него благородное, прекрасное лицо! – подумал он невольно. – В нем есть что-то особенное, мягкое, симпатичное, но вместе с тем повелительное!.. Что, если я ошибся в своих предположениях?»

Но пока Алико искал ответ на последний вопрос, Перси открыл глаза и увидел человека, стоящего в ногах его кровати. Руки его судорожно вцепились в простыню.

– Предатель! – воскликнул он. – Ты, конечно, надеялся застать меня врасплох?

Он соскочил с кровати и налетел, как тигр, на своего врага.

Но Алико, заметив, что Перси безоружен, обхватил своей сильной мускулистой рукой стан смелого противника и занес над ним острый, сверкающий кинжал.

Только тут Генри Перси увидел, что его собственный кинжал выскользнул из руки во время сна.

Он заревел от бешенства.

– Ко мне, нортумберлендские длинногривые львы! – крикнул он громко.

Этот воинственный крик непобедимых Перси при встрече с неприятелем вернул ему мужество: он сжал Алико с невероятной силой, свалил противника на пол и придавил его.

Завязалась безмолвная, но страшная борьба; злоумышленник был сломлен тяжестью и, еще того более, изумительной ловкостью графа Нортумберленда.

Алико задыхался; его губы покрылись кровавой пеной; но он еще пытался противостоять Генри Перси.

Не прошло минуты, как граф ловко овладел запасным кинжалом, висевшим на кушаке трактирщика, и вонзил в руку, все еще продолжавшую угрожать его жизни. Алико застонал от боли и от злобы и выпустил кинжал.