Казнь королевы Анны

Королева взяла со стола лютню и исполнила трудный и блестящий пассаж; но музыка, по-видимому, не доставляла ей удовольствия.

– Вы не сказали мне ни словечка о матери! Как она себя чувствует? – спросила она равнодушно, обернувшись к отцу.

– Не знаю, – проворчал с неудовольствием граф. – Вам хорошо известно, что у матери вашей нестерпимый характер, и мы по целым дням не говорим друг с другом.

Анна скрыла улыбку, закусив алые, хорошенькие губки; она встала с дивана и положила лютню на прежнее место, подумав, что и отец и мать одинаково вздорны и капризны…

– Вы сегодня расстроены и чем-то недовольны! – заметила она совершенно спокойно.

– Да, – сказал граф Уилширский, – и ты отлично знаешь, чем вызвано такое настроение!

– Неужели вас действительно встревожило то, что на вчерашнем балу король заговорил сначала с моим дядей Норфолком, а потом с вами? – спросила королева.

– А разве ты не знаешь громадного значения этого обстоятельства? – воскликнул старый граф, побагровев от гнева. – Или ты не понимаешь, что отец королевы не должен иметь равного в английском королевстве?

– Но король говорил до этого с моим братом!..

– Да, но ваш брат – не я!

– Это понятно! – сказала Анна Болейн. – Я хотела лишь сказать, что это обстоятельство доказывает, что король обратился к моему дяде Норфолку без всякой задней мысли.

– Вы не можете знать мысли его величества! – перебил граф Уилширский.

– Вы сильно ошибаетесь: я их отлично знаю! – сказала королева с заметной досадой.

– Из чего же вы это заключили?

– Когда я танцевала, король проходил мимо и спросил у кого-то из придворных: «А где же граф Уилширский?» Стало быть, он вспомнил о вас прежде, чем о других.

– Да, твое заключение верно, – проворчал старый граф и снова погрузился в раздумье.

В комнате воцарилось на несколько минут глубокое молчание, но колибри запел, и его восхитительное, мелодичное пение рассеяло тяжелое оцепенение графа.

– Признаюсь тебе, Анна, – обратился он к дочери, – я от души желаю, чтобы эта Екатерина поскорее умерла! Мы не можем упрочить наше положение, пока она жива!

– А моя дочь? – ответила со смущением королева.

– Твоя дочь! – повторил с презрением граф Уилширский. – Что твоя дочь? Ничто! И ты сама виновата, раз не сумела произвести на свет сына!.. Это бы изменило положение дел!

Королева стремительно вскочила с дивана, глаза ее сверкали, а щеки вспыхнули ярким румянцем гнева.

– Я, кажется, не раз выражала желание, чтобы вы меня избавили от подобных упреков! – воскликнула она с живым негодованием.

Но граф не обратил никакого внимания на слова дочери и продолжал все с той же холодной беспощадностью:

– Печальна участь женщины, не имеющей сына, но участь королевы в таком положении несравненно плачевнее!

– Но ведь Елизавета наследует престол?! Этот вопрос решен королем и парламентом?!

– Да уж, вопрос решен: наследник трона в юбке! – воскликнул старый граф с досадой. – А разве ты забыла, что принцесса Мария не уступит без боя свои права на престол? Если король разлюбит тебя и влюбится в другую, то мы все погибнем бесповоротно… имей это в виду!

– Вы любите пугать и тревожить меня, – сказала Анна Болейн. – Что побуждает вас угрожать мне погибелью? Я жена короля и была коронована открыто, перед всеми!

– Так же, как Екатерина! – произнес граф глухим и едва слышным голосом.

– Король меня не бросит, как он бросил ее: моя власть и влияние не только не слабеют, но все увеличиваются, и если можно верить уверениям и клятвам, то Генрих никогда не любил меня так, как любит сейчас.

– Король очень фальшив, ему нельзя верить! – ответил граф Уилширский. – Он начинает стареть… Он становится заметно тучнее… его может внезапно прихлопнуть апоплексия, да и рана на ноге не поддается лечению… Если бы ты родила сына, тогда мы были бы вправе настоять на регентстве…

Граф говорил все это отрывисто, вполголоса, не заботясь о том, доходят ли его слова до слуха королевы. Ненасытное честолюбие этого человека не давало ему ни минуты покоя, и мысль о смерти Генриха и ее последствиях заставляла его дрожать за свое будущее и за свое блестящее положение в жизни.

– Скажите по крайней мере, – обратился он неожиданно к дочери, – удалось ли, по моему совету, найти себе приверженцев в кругу самых могущественных и влиятельных лордов?

– Относительно этого вы можете быть совершенно спокойны: лорды преданы мне! – сказала королева с надменной небрежностью.

Вообще Анна Болейн не задавалась мыслью, чем вызваны льстивые слова и уверения в преданности окружавшей ее блестящей молодежи, и считала их абсолютно искренними; ее самонадеянность была так велика, ей так часто твердили о ее красоте и ее достоинствах, что она слепо верила: любой, не задумываясь, отдаст за нее жизнь, если она потребует этой великой жертвы.

– Ты неосторожна, – продолжал граф Уилширский, – не думаешь о будущем, ты не веришь, что власть может внезапно смениться унижением!

Анна Болейн презрительно пожала плечами в ответ на это замечание.