Казнь королевы Анны

– А как они бежали! Как каждая старалась прийти первой! Можно было подумать, что они улепетывают от неприятеля.

– Что же сказал им король?

– Что же им говорить? Он подошел к окну и сказал очень ласково: «Благодарю, друзья мои, за такую преданность мне и моей дочери!»

– Он назвал ее дочерью?

– Да, конечно, дочерью, ведь она родилась от законного брака!

– Ну и что потом?

– А затем он сказал, что принцесса приедет через день или два, что им лучше всего разойтись по домам… Экий дьявольский ветер! Так и пронизывает насквозь! Дай Бог, чтобы принцесса приехала поскорее и чтобы нам велели вернуться в казармы.

– Да, что и говорить! Нас ждут большие перемены, так как эта сидит за крепкими затворами, – сказал седой усач, закуривая трубку.

– Да, – заметил сидевший около него солдат, – и ей небось там несладко! Поглядите-ка, братцы, на эти перекладины между большими башнями. На них ведь так легко повесить человека! Да и мистер Кингстон не из тех, кто сочувствует слезам и причитаниям женщины. Ему скажут: «Повесь!», и он свернет ей шею, как цыпленку.

– Ну а ты думаешь, что она виновата?

– А Господь ее знает!

– Нет, – вмешался один из сидевших поодаль, – все говорят, что она очень злая: из-за нее погибло много добрых людей; да вот, помнишь ли, Джек, сегодня ровно год, как нас вывели так же, как теперь, из казарм и расставили цепью около эшафота, на котором казнили лорда Томаса Мора. Мне не забыть лица этого человека до гробовой доски… Моя бедная Мэдж заболела от горя и жалости к нему, а у меня душа разрывалась на части, у меня слезы появились на глазах, когда дочь его, Маргарита, прорвалась, точно львица, сквозь сплошную толпу и обвилась руками вокруг шеи отца. Боже мой! Я никогда не видел такой муки, с какой лорд Мор смотрел на дочь!.. И что это была за чудесная красавица! Черные волосы до колен, лицо белее алебастра. С ней был ее жених, но она совершенно забыла о нем. Не прошло и двух минут, как все было кончено. На площади стояла такая тишина, что я даже слышал, как голова тихонько скатилась на помост… Нас отправили в тот же вечер в караул во дворец: комнаты королевы были освещены, и в них играла музыка, так что мне стало тяжело на душе. Я тогда подумал: «Бог накажет ее!» Так и вышло!

– Да, над этими звездами и над этой луной есть праведный Судья! – проговорил задумчиво один из собеседников. – Вот я простой солдат, но лучше продрогнуть здесь на ветру, чем сидеть в этой башне.

– Вот бы узнать, как им спится в этих черных стенах? – сказал седой усач. – Они видят, наверное, нехорошие сны.

– Поглядите-ка, братцы, – перебил молодой и красивый солдат, – никак там наверху промелькнул огонек?

– Нет, какой огонек? Тебе померещилось.

– Померещилось?! Я видел, как он блеснул и скрылся.

Часовой говорил правду. Свет, замеченный им на верхнем этаже Тауэра, был светом фонаря, освещавшего путь графу Нортумберленду, который шел к камере молодой королевы.

Перси шел за своим безмолвным провожатым: он то взбирался вверх, то спускался вниз по крутым темным лестницам; прошел несколько длинных и мрачных коридоров, соединенных тесными потайными проходами, сворачивал не раз налево и направо, но лабиринт тянулся все дальше и дальше.

Граф видел много низких дверей с тяжелыми железными засовами, углубления, покрытые зеленоватой плесенью, груды разного лома и полуразвалившиеся дубовые скамейки; большие, безобразные, черные пауки сновали по стенам. Сколько мук и слез видели эти мрачные массивные стены! Сколько людей погибло в полном расцвете сил в этой страшной могиле! Сердце Нортумберленда разрывалось на части.

«Боже мой! – думал он, следуя машинально за своим провожатым. – Упасть с высоты трона в подземелье – какое поразительное и страшное падение! Тяжело согрешила она перед Тобой, но помилуй ее, милосердный Отец, в Своей неистощимой и беспредельной благодати!»

Скрежет отодвинутого железного засова вывел лорда Перси из раздумья.

– Пожалуйте сюда! – сказал ему отрывисто угрюмый проводник. – Вы можете пробыть у нее ровно час; тотчас после полуночи сюда прибудут судьи, и начнется допрос.

Перси с содроганием переступил порог и вошел в большой зал, мрачный, как и все прочие помещения Тауэра.

– Но ведь нужно сходить и узнать, желает ли она меня видеть, – сказал он нерешительно.

– Что? Хочет ли она? – хмыкнул проводник, не знавший ни фамилии, ни высокого звания ночного посетителя. – Да разве у нее станут спрашивать? Вы, как видно, не знаете тюремных порядков! У жильцов наших нет слуг; начальство приказало мне провести вас сюда, и я это исполнил. Чего же еще надобно?

– Хорошо, – сказал Перси, – вы можете уйти! Впрочем, нет… подождите… скажите мне, пожалуйста, как узница переносит свое заточение?

– Не знаю, – отвечал спокойно проводник.

– Как, вы даже не знаете, печальна ли она или в полнейшем отчаянии?