Казнь королевы Анны

– И я не оценила такой великой преданности, или, что еще хуже, я променяла ее на пустой обман, что и привело меня к бесславию и гибели! – сказала королева с горьким и жгучим раскаянием. – Но я хочу сказать вам в утешение, Перси, что перед смертью я стала иначе смотреть на людей и на жизнь! – продолжала она, пересилив волнение, овладевшее ею. – Может быть – почем знать? – если бы я услышала все, что вы мне сказали, до несчастья, которое обрушилось на мою голову, то я бы не придала вашим словам ни малейшего значения… Я, может быть, ответила бы черной неблагодарностью на ваш добрый привет. Но теперь мое сердце открыто для раскаяния и для человеческих чувств… Кровь благородных мучеников, Рочестера и Мора, вопиет о возмездии!.. Я должна умереть! Но я умру без ропота и без позорной слабости; я буду повторять себе до последней минуты, что если Генри Перси простил меня за прошлое, то и Господь отпустит мне мои прегрешения.

Лицо Нортумберленда исказилось от непосильной муки.

– Анна! Моя возлюбленная, моя прежняя Анна! Зачем упоминать о вечном расставании? – прошептал он, пытаясь сдержать непокорные слезы и осыпая нежными, жаркими поцелуями ее бледные руки.

– Нет! – сказала спокойно и твердо королева. – Я должна умереть!.. Но молись за меня, друг моей беззаботной, благословенной молодости! – продолжала она, подавая ему старинное распятие. – Взгляни на этот крест! На нем отмечен торжественный день моего причащения; один он был свидетелем моих слез и страданий! Ты должен сохранить его на память обо мне и отметить на нем день и час моей казни!

Глава XXIX Генрих VIII

– Ну, так что же, прочти и избавь меня поскорее от этой дребедени! – сказал Генрих VIII.

Он был уже в постели; пуховая перина охватывала нежно его грузное тело, и король, очевидно, чувствовал себя умиротворенно, лежа под белой простыней и темно-фиолетовым атласным одеялом, вышитым серебром.

Граф Эссекский стоял около его кровати и держал кипу писем и деловых бумаг.

– И ты думаешь, что печаль ее будет непродолжительной? – спросил король.

– Без всякого сомнения! – отвечал лорд Кромвель. – Мы не могли предвидеть, что она будет их сопровождать.

– Так на нее сильно подействовали вопли Анны Болейн?

– Ни больше ни меньше, чем на другую женщину: все они слабонервны. Но я вполне уверен, что несколько прогулок вернут спокойствие леди Сеймур.

– Мне крайне неприятно, что ей пришлось присутствовать при этой гнусной сцене! – сказал с сердцем король. – И как могло случиться, что из числа всех фрейлин одна только она очутилась на барке?

– Я этого не знаю, – отвечал граф Эссекский. – Вспомните, что меня не было в это время в Гринвиче и я не мог ни предвидеть, ни поправить случившееся.

– Все это тем не менее весьма досадно! – сказал Генрих VIII. – Сеймур может подумать, что у меня дурной и капризный характер; ей бы вовсе не следовало быть при этом скандале!

– Да, но она была! Теперь уже поздно предаваться отчаянию, – возразил лорд Кромвель с заметными нетерпением.

Ему страшно наскучили стенания короля, а вдобавок и Джейн Сеймур со дня сцены ареста не давала ему ни минуты покоя; она приставала к нему с просьбой ходатайствовать перед королем о ее увольнении.

– Я вижу, что Сеймур совсем меня не любит, – проговорил король после короткой паузы.

– Этого не может быть! – возразил граф Эссекский.

– Ты говоришь искренне?

– Без всякого сомнения! Вы увидите сами, что, как только вы сделаетесь человеком свободным, она, не задумываясь, изъявит согласие быть вашей женой.

– Ты в этом убежден?

– Да, так же твердо, как в том, что стою перед вами.

– Я хочу тебе верить, я должен тебе верить! – проговорил король.

– С чего же начать? – спросил первый министр. – С письма королевы…

– Не смей титуловать ее отныне королевой! – взревел Генрих VIII. – Говори просто «Болейн», без всяких эпитетов…

– А вот письмо от вашего епископа, – доложил граф Эссекский.

– А! От лисицы Краммера! Ха-ха-ха! – отвечал с громким смехом король. – Я убежден заранее, что в нем взвешено каждое выражение. Прочти его скорее – оно меня позабавит! Он теперь страшно трусит, но его опасения совершенно напрасны: ему только придется сделать то, что я пожелаю. А я желаю открытого, формального развода! Я хочу, чтобы память о презренной Анне Болейн была обречена на такой же позор и на те же проклятия, которые народ шлет ей со всех сторон. Ее имя должно погибнуть вместе с ней!

Кромвель не отвечал; он сломал печать, которую епископ приложил, очевидно, нетвердой рукой.

Письмо Краммера было следующего содержания:

«Ваше Величество!

Имею честь уведомить, что я, повинуясь приказанию Вашему, переданному мне письменно Вашим секретарем, прибыл уже в Ломбет…»

– Какая, в самом деле, великая услуга! Да разве он посмел бы не поехать туда? – заметил король.

«…где и буду ждать, пока Ваше Величество не соблаговолит выразить мне яснее свою волю».

– Да, мы сделаем это, когда настанет время, не сомневайтесь, достопочтенный Краммер! – сказал Генрих VIII.