Казнь Мира. Книга третья (СИ)

Кости уцелели, но Фатияра на каждый нажим отвечала стоном. Не открыла глаз, а ладони давно разжала: посох упал в стороне и уже обрастал мхом.

Шакилар закутал Фатияру в меховой плащ, поднял её и понес в расщелину, где надеялся отогреть и укрыть от дождя черепов. Огромные, они разбивались с мерзким хрустом. Буря допевала песню побеждённого, освобождая воздух от своих оков.

Расщелина оказалась глубокой, и минеральные жилы исчерчивали стены, слабо освещая путь. Копьё странно подрагивало в причёске, и невольно Шакилар оборачивался на стены, изрисованные самыми разными животными. Всё — от оленей и медведей до мелких приплюснутых рачков — кружили в танце вокруг колодца. Над животными вычертили ещё одно кольцо, из облаков. Афелиэ и Ойнокорэйт. Чуть ниже были выбиты кривые руны оборотней, которые Шакилар не прочёл — начертанием они не походили на общеплеменные, выглядели грубее.

Он посадил Фатияру к себе на колени и, крепко обняв, начал покачиваться, баюкая. Посох согревал, но слабо, будто силу утратил, как и его хозяйка. Золотые цветы навершия и лона выглядели неуместно среди этих камней, которые не оживить рисунками. Кругом холод и смерть. Лишь Фатияра может с ними сражаться, она одна несёт сияние жизни. Даже слепой может отличить ночь и день, даже оборотни с их изъеденными страхом и пытками сердцами потянутся за любимой.

«Я не могу зваться так, как отец. Другое имя даёт мне чувство целостности, пусть никто, кроме госпожи Драголин, ко мне так не обращается. Оно — моё нынешнее Я. Быть может, я дорасту до того, что моё Я приблизится к императорскому, и тогда я стану Нэйджу для самого себя». Он написал это удивительно откровенное для дракона письмо много лун назад, но до сих пор помнил бежево-оранжеватую в свете свечи бумагу с прорезавшими её глубокими тенями; помнил толщину и гладкость кисти, едкий запах чернил; помнил, с каким нажимом вырисовывал руны первичного языка, каждую закорючку; даже дрожание пламени будто сейчас видел перед глазами.

Он ждал её ответа будто бы тысячу лет, хотя на самом деле чуть больше недели.

«Значит, у тебя два имени. Данные отцом и наставницей. Зачем отделять одно от другого? В каждом из них — ты. Я видела и гордого Нэйджу, и нежного Ночжу, и Шакилара — воина, будто бы пришедшего из древних легенд. Тебе не нужно расти, чтобы стать Нэйджу — ты уже он и есть, как есть и Шакилар — непохожий на своего отца, как ни один Живущий непохож на другого. Ты — не тот, кто скован стыдом и ненавистью к самому себе. Нэйджу Шакилар».

Он хотел разорвать и сжечь это письмо. Её манера, её пренебрежение ко всем порядкам взбесили до дрожи, до желания сломать стол, разбить его ударом хвоста. Зачем было вообще заикаться об именах? Что он, слабак, который ищет, в чьё плечо поплакаться?

«Нэйджу Шакилар. Глупость какая и мерзость. Ещё и Ночжей назвала. Что она о себе возомнила?»

Он решил, что не станет ей больше писать, забудет эту нескладную обжору из царства фениксов. Что в ней такого, кроме титула? Драголин в десять тысяч раз прекраснее.

Всё. Без Фатияры больше солнце не всходило. Даже сейчас она грела его и освещала путь, и единственная могла вывести из душного ледяного мрака.

Над шаром тянулась крупная жила, напоминавшая звёздную ленту Аэлун, пронизывала все пространства, объединяя их, то поднималась, то опускалась, вырисовывая свою дорогу. Под краем свода она опоясывала петлёй три фигуры. Поначалу Шакилар не вглядывался в них: они казались грубыми и даже случайными в общей картине бытия оборотней. Будто ребёнок решил побаловаться и не нашёл подходящего холста для своих идей. Его рука дрожала. Может, он не был уверен в том, что изображал?

Фатияра заворочалась, и Шакилар отвлёкся. За секунды мир изменился и весь утонул в её карих глазах.

— Ты победила, — только и сумел произнести он и крепче обнял её.

Её всхлипы звучали будто из другой вселенной.

— Ты не прав. Не прав. Я ничего не могу. Никому. Никому не могу помочь.

Шакилар прижался своей щекой к её щеке и ощутил тепло её слёз. Удивительные фениксы. Не могут они быть такими, какими на камне их запечатлел неизвестный художник. Ни один, даже Адзуна.

— Все умерли… все…

Она плакала и плакала, а Шакилар качал её.

— Я чувствовала, как гаснет их свет… как набирает силы эта тварь…

— Ты победила её. Мы живы и ещё поборемся.

Фатияра потянулась за посохом. В слабом мерцании Гранатового Камня Шакилар смотрел в её глаза цвета некрепкого чая. На церемониях пили красный, терпкий, а Фатияра одним лишь видом заставляла забыть о формальностях, делать то, что хочется. Что непозволительно в драконьем обществе.

«К фениксам тянутся только слабые», — вспомнились ему слова отца, когда он узнал о чувствах Шакилара. Тот не таился. Вечные оковы стыда лишь за то, что он не такой, каким представляют принца империи, треснули уже давно.

— Я боюсь, понимаешь… что все умрут. Мама, папа… я останусь одна среди костей, как в том видении. Раньше не верила, но теперь не справляюсь… Тэрмидэ, Гилтиан, оборотни, которых мы спасли, тоже… Я гораздо меньше могу, чем думала… чем должна…