Казнь Мира. Книга третья (СИ)

— Понимаю, почему так думаешь, и знаю тех, кто думает также. Глупость. От всего мира не закроешься, а что тебя любят — счастье. Мы ещё сразимся за него.

Чуть дрогнули уголки губ Шакилара, будто он хотел улыбнуться, но не сумел. Раны — телесные и душевные — помешали.

Краски ясного дня не были яркими. Их словно пеплом припорошило, и он покрывал землю, душил молодые ростки. Какую-то брешь в тоске пробила речь Шакилара. Фео опустился к воде и вновь в отражении увидел другого. Аймери. Только сейчас его облик вдохновлял, а не подавлял.

Жемчужный карп подплыл совсем близко, хвостом подняв рябь. «Корми меня», — на немом языке требовала рыбина, хлопая пастью. Так напомнила Фео про его собственный голод. Шакилар от обеда не отказался, хотя ответил, что прежде навестит госпожу. К трапезной Фео направился один.

В коридоре он заметил знакомую сгорбленную фигуру, и в душе всколыхнулась тревога. Женщина прошаркала мимо, глядя в пол. Мерно покачивались серебряные кольца. «Ядула», — вспомнил Фео её имя. Ей дали свежую одежду, помыли и причесали, но по-прежнему от неё веяло духом ядовитых подземелий Кнуна. В тонкой кисти она зажала что-то похожее на деревянный брусок.

— Перестань следить за мной, — произнесла женщина бесцветным голосом, когда Фео был уже прилично позади, но невольно он вздрогнул.

Через пару секунд добавила:

— Хоуфра.

Из-за кадки выбежала белая мышь и тут же превратилась в грозного воина оборотней.

— Нечего тебе здесь расхаживать! — прорычал он.

— Я больше не в плену. И права указывать мне у тебя нет.

— Отвечай наконец — как оказалась у демонов? Решила там найти пристанище своим гнилым костям?!

Фео стыдился того, что обернулся и смотрит, но уйти сил не хватало.

— Нет, Хоуфра, нет. Меня с моей земли забрали, и где мне быть, если не на ней? Некому петь горевальные песни о моём сыне, кроме ветра, и я вернулась. Чтобы плач мой достиг замка Афелиэ.

— Тебе бы знать своё место, Ядовита, и помнить свою вину! Мы оба пролили кровь, оба себя поставили выше любимых и за то изгнаны! Ни в каком виде у нас нет права вернуться в Нанрог! Из-за вечной зимы…

Ледяными, как бездна на краю мира, глазами смотрела на него Ядула.

— Ты свою дорогу выбрал. Остаться вдали. Грызть себя. Я же возродила свой дом, чтобы горящий очаг гнал тьму из моей души, чтобы вода смыла кровь с моих рук.

Она подняла руку, и Фео понял, что брусок — это деревянная игрушка. Довольно грубый лисий тотем, перетянутый поперёк пёстрой лентой.

— Но что я скажу моему сыну, когда увижу его свет в долине снов? Что казнилась, истязалась, когда в нашем доме гуляли сквозняки, а народ выл от горя? Без малого шага нет большой дороги. Я вернулась. Не сразу, не через год и не десять, но меня приняли в племя. От презираемой я поднялась до старейшины и, когда пришло время настоящего искупления, отдала своё тело за другого на поругание демонам.

— Я получал вести с Нанрога — нас не простили и не простят никогда. Это мы уничтожили наш единственный шанс на мир, мы в равной степени. Не могли они принять тебя, а меня — нет. Не имела права ты возвращаться, пока я изгнан. Не имела, слышишь! Ты крысой забилась под чум и сидела там!

— Значит, и сейчас не вернешься? Если народ тебя не простил, так пусть сгинет? В ледяной-то зиме.

Хоуфра ей не отвечал и стоял, будто в камень обращённый. Не сдвинулся даже, когда Ядула ушла, а Фео никак не мог решиться его растормошить.

Глава 76. Сырьё

Холод обезлюдевшей пустоши и сонм теней встретили Эллариссэ. Лиёдари, родина, обласканная суховеями скорбная земля. Осталась бы сиротой, не избери её такие же скорбные смуглокожие эльфы, тонкие, как здешние деревца. Лиёдарцы не пробудили край ото сна под сенью Пепельных гор, не раскрыли дарованных Великими Духами богатств. Степь не удержала свой народ, он ушёл на север к белоликим чужакам. Никого не могла удержать. И всё же Эллариссэ отдал её с сожалением.

«Пока Океан Штормов не сдвинут настолько, что не станет угрожать людям, я вынужден просить», — услышал он собственный голос будто бы со стороны.

Граница Времени сделалась зыбкой, и без удивления Эллариссэ наблюдал за собой. Молодой, сильный, в золотых одеждах и с короной Аватара он внушал трепет, какого не было и быть не могло у полутрупа из настоящего. Тем не менее, хмарь накрыла юное лицо. Океан Штормов оказался мощным соперником, и самое страшное — имел разум.

Унгвайяр молчал, глядя на алую жидкость в хрустальном бокале. Неестественные блики танцевали на гранях.

— Лиёдари — твоя вотчина, — ответил он спустя минуту. — Если так нужно — отдавай. Не навечно. Сейчас заселить не могу, но, когда эльфы возродятся, им нужно будет куда-то идти.

«Он ждал, что я верну души синдтэрийцев, а не уничтожу их. Как ждал Ойнокорэйт, что я исцелю его народ в леднике», — думал Эллариссэ, глядя на серую промерзшую степь. От стужи иссохла и потрескалась почва. Травы прильнули к земле, надеясь отыскать потерянное тепло.