Казнь Мира. Книга третья (СИ)

Унгвайяр будто бы стоял рядом и наблюдал. Его взгляд мерцал в окружении вечных глубоких теней, и среди серых полуразрушенных стен император походил на призрака, коим и являлся.

— Элу, — продолжил он, — ты должен обещать мне, что никакой враг не проникнет в Каталисиан через Пепельный хребет.

От его голоса сосуды покрывались ледяной коркой. Эллариссэ становилось тяжело дышать. Зелье… нужно сварить новое.

Всевидящим взором Эллариссэ отыскал стан демонов. Они отошли на запад, подальше от границ Эю, где их ещё могли настичь Воины Света. По дорогам заброшенной горной деревни тянулся гнилой след. Эллариссэ телепортировался, и сердце едва не разорвалось. Ещё часа не минуло с прошлого огромного прыжка. Такую усталость знал слабый эльф, но не Аватар. Вновь Эллариссэ возненавидел себя.

Прибежищем Кнун и Пангулар избрали поросший ныне сухим плющом храм Дезескуранта. Видимо, в деревне жило много алхимиков. Несколько потухших кузен походили на гигантских жуков в железной броне, уснувших и не пробудившихся весной. Ледяной фронт не переступал границ Лиёдари, но здешние края накрыл всей мощью. Скверна сторожила покой истощённого тела, за что Эллариссэ был ей невольно благодарен.

Над горелыми останками демонов трудился только Пангулар, собирая раздробленные кости и наращивая синюю плоть, а Кнун сидел в дальнем углу у разбитого алтаря. На вошедшего Аватара не обратил внимания, глядел только на восковой слепок, что крутил в теневых руках.

— Это заготовка, — ответил Пангулар прежде, чем Эллариссэ успел вслух что-либо спросить. — Не удивляйся. Давно тебя новым владетелем Семилепесткового перстня быть учим.

Удивление едва всколыхнулось, но день потускнел, как если бы краски утекли из мира. Посерело лицо Кнуна, его взгляд заволокла дымчатая пелена. Почти не верилось, что в этом потухшем горниле разгорится красный огонь. Эллариссэ разгадал чувства демона, ещё тлеющие в его прогнившей душе. Кнуну такая наблюдательность не понравилась. Он поднялся и приблизился к Эллариссэ. Сутулый учёный, самый низкий из трех братьев, Кнун всё же возвышался над Аватаром и выглядел ещё отвратительнее, хотя ничем не указывал на превосходство. Даже теневые руки повисли безвольными плетьми.

Кнун хотел что-то сказать, но в итоге промолчал, а Эллариссэ не мог читать сердца. Эта мысль принесла облегчение, но гнев демона жалил, и будто от яда дикой осы немели ладони.

— Как только перстень будет готов, тебе зелье не понадобится. Ты перестанешь миру принадлежать, а значит, его законам подчиняться.

Эллариссэ кивнул, хотя слова Пангулара слышались противным жужжанием. И только заветный пузырёк с зеленоватой эссенцией ослабил натянутые нервы. Паучьи пальцы демона дрогнули, а по широкому лицу расползлась кривая улыбка.

— Властитель мира, мы на тебя надеемся. Долго и самозабвенно мы тебе помогали, теперь ты нас защити. Если хочешь, чтобы всё свершилось как должно.

В этот раз ответа не последовало, даже жестом Эллариссэ не удостоил «благодетеля», а Кнун стиснул зубы. Тени хлынули к нему, будто надеялись утешить, но он отмахнулся от них и исчез, оставив после себя звенящую тишину. Следующие несколько часов её ничто не тревожило, кроме шелеста лохмотьев Пангулара да шипения алхимических паров.

Эллариссэ погрузился в себя, и явь растворилась для него в пелене сознания. Может, это и был сон, с которым эльфы встречались лишь в опьянении. Ненависть к спирту превосходила таковую к демонам, потому что даже самый душистый винный букет напоминал об отце, хотя Эллариссэ нередко пересиливал себя, доказывая, что не только проклятие имени он победил. Но каждый раз являлся образ несчастного Даэри Далара.

«Что ты хочешь от меня?» — поинтересовался бывший царь Лиёдари, когда сын появился в его полупустом, скорбном дворце две тысячи лет назад.

«Ты не прибыл на празднество в мою честь. Это неуважение», — произнёс Эллариссэ, а сам ощутил, как ком встал в горле. Даже на космических рубежах перед ликом первозданной Тьмы не так тревожно. Далар поседел, белки глаз воспалились, а кожу разъедала сыпь. В окна заглядывали сухие ветви дикой вишни, меж которыми тянулась сиротливая паутинка, а на солнечных пятнах танцевала пыль. Ни звука, кроме хриплого дыхания. Далар смотрел волком, но напоминал дряхлую лису.

«Что бы ты ни ответил мне, я тебя прощаю. За всё», — и после этих слов будто бы далёкие горы дрогнули, а отец съёжился и ещё сильнее посмурнел. Эллариссэ хотел сказать больше о том, что теперь выше земного, любой обиды и раны. Пройдя поле Тинтх, он доказал, что любовь к миру затмевает жгучую боль. Лишь такого Живущего благословит первозданный свет.

«Ты лжешь, Лариоса. Дразнишься, что возвысился надо мной. Пускай весь мир, все Духи и Неру говорят, как ты велик, а я вижу ту же бледную грязь».

Вдали раздался глухой удар грома. Сухая гроза степей надвигалась на столицу.

«Я — его величество Аватар Эллариссэ. Запоминай! Отныне и навеки тебе придётся обращаться ко мне так».