Казна императора

– Нет, – Козырев немного подумал и снова подтвердил: – Нет, не допускаю. Тем более что Седлецкий, это его фамилия, предложил мне место военспеца не здесь, а в уезде.

– Седлецкий… Седлецкий… – Кобылянский присел и забарабанил пальцами по столу. – Нет, не встречал…

Было видно, что полковник еще колеблется. Наконец он поднял голову и долгим вглядом посмотрел на Козырева.

– Скажите, поручик, вы в нем уверены?

– Да, уверен. Мы с ним почитай все время вместе были. И в университете, и в окопах, вот только в конце семнадцатого разошлись. Из-за его ранения. Его в московский госпиталь направили, а я, как вся эта заваруха началась, в Саратов подался…

– Ясно, – Кобылянский кивнул. – Вот только почему он красный?

– Так мы ж с ним из разночинцев, – пояснил Козырев. – А тут такие перспективы открываются…

– Да, прямо тебе в Наполеоны… – невесело усмехнулся Кобылянский и, зная, каким неожиданным бывало размежевание, заключил: – Ну что ж, раз вы уверены, рискнуть можно. Все равно устраиваться как-то надо. Вы, как я помню, у Дик-камня красного уже изображали, вот вам и карты в руки…

– Ну что ж, попробую, – в свою очередь улыбнулся Козырев.

– Попробуйте. Для нашего брата в форме как-то сподручнее, а то вы, я смотрю, совсем в затрапезном пальтишке ходите…

– Это после кражи, – смутился Козырев. – Боюсь, снова сопрут, а у меня там удостоверение под подкладку зашито. Мне полковник Чеботарев его на шелке отпечатал и рассказал, как спрятать.

– Ну что ж… – Кобылянский поднялся. – Это другое дело. И вот что, как в уезде обоснуетесь, ни с кем и ничего, вы меня поняли?

– Так точно, – четко ответил поручик Козырев и привычно вытянулся.

* * *

Тешевич стоял и внимательно присматривался к низенькому срубу старого колодца, давно закрытому тяжелой крышкой, сколоченной из толстых, потемневших от времени, досок. Смотреть на него было невыразимо приятно, и мысли поручика путались, перескакивая с прошлого, куда уводил его вид колодца, на настоящее, где Тешевич все еще не мог поверить, что его скитания кончились, и теперь он вновь уважаемый человек – владелец хоть и небольшого, но вполне рентабельного имения…

Правда, всей меры мытарств, которые выпали на долю поручика с момента отъезда из Варшавы до этого долгожданного прибытия в усадьбу, он не мог себе даже представить, но теперь, слава богу, все было позади и вспоминать об этом именно сейчас Тешевич никак не хотел.

Однако один маленький червячок все еще продолжал точить поручика. Сначала ему казалось, что это вызвано судьбой поместья. Поручик резонно опасался узнать, что усадьба превратилась в груду головешек, но война, к счастью, прошла стороной, а на причиненный ущерб можно было не обращать внимания.

Потом Тешевич переживал за исход бесконечных хлопот, которые в конце концов благополучно завершились личным визитом к новоназначенному воеводе, но только теперь, когда все осталось позади, поручик разобрался в причинах то и дело напоминавшего о себе дискомфорта.

Причиной его были деньги, та самая тугая пачка купюр, которую он никак не хотел брать, и Ирена почти силой сунула их ему в карман, не потребовав ни расписки, ни каких-либо обещаний. Теперь поручик ясно отдавал себе отчет, что если б не эта, свалившаяся на него так неожиданно сумма, то результат его хлопот был бы или совсем иным, или же затянулся на неопределенный срок…

Наконец-то поняв, в чем дело, Тешевич твердо решил, что деньги им будут возвращены с лихвой, и эта простая мысль внесла в душу окончательное успокоение.

Поручик снова посмотрел на колодец. Да, это был он, с той же самой, тогда еще совсем новенькой крышкой, куда однажды, росным утром, уселся маленький Саша Тешевич, разглядывая широко раскрытыми глазами окружающий мир.

И где-то тут рос куст волчьей ягоды, с которого тот любопытный мальчишка сжевал несколько штук, а потом долго и безуспешно боролся с подступающей тошнотой. На секунду Тешевичу даже показалось, что разрыва во времени не было, он даже посмотрел по сторонам, пытаясь на самом деле отыскать куст с теми злополучными ягодами…

Колодец словно распахнул дверцу в прошлое, и теперь тонкая ниточка воспоминаний как бы сама собой побежала с невидимого клубка. Вон там, за разросшимися кустами, видно ограду с воротами, через которые так лихо умел заезжать отец на своей одноконной таратайке.

Чуть правее он сам, вооруженный деревянной саблей, сражался с зарослями крапивы и чертополоха, заполонившими пустырь позади каретного сарая. А вот и песчаная площадка у парадного входа под высоким фронтоном, украшенным, как и прежде, вычурной деревянной резьбой. Только резьба уже кое-где поломана, и из-под покрывавшего ее слоя желтой, порядком выцветшей краски, там и сям выглядывает потрескавшееся, темное дерево…