Казна императора

Слегка помрачневший Тешевич молча взял у Хеленки украшение и, повернув тыльной стороной к свету, начал внимательно рассматривать. По мере изучения лицо его мрачнело все больше, и мгновенно уловив эту перемену, Хеленка встревожилась.

– Что?.. Что-то не так?

– Да нет, все так… – Тешевич тоже полюбовался игрой камней и тихо сказал: – А вещица эта давно у нас… Она принадлежала еще моей прабабке и последний раз я видел ее, когда моя мама собиралась на губернаторский бал…

– Да? – изумилась Хеленка.

– Да, – вздохнул Тешевич и после секундного колебания, словно решая, отдавать или не отдавать, вернул жене украшение.

Надо сказать, что, едва Тешевич увидел диадему, его состояние резко переменилось. Но это была не прежняя апатия, а какое-то странное смятение. И хотя Алекс не мог понять, каким непостижимым образом Шурке Яницкому удалось вернуть их фамильную драгоценность, вместе с удивлением накатила волна воспоминаний. А возникший оттуда же, из прошлого, образ матери почему-то связался с никак не укладывающимся в голове сознанием того, что отныне владелицей столь значимой для него вещицы будет молодая, малознакомая женщина, его жена…

Сколько продолжалось это состояние, Тешевич не понял. Лишь заметив, что свет в спальне притушен, он встрепенулся, посмотрел на Хеленку, стоявшую в ночной сорочке у раскрытой постели, и тихо сказал:

– Ты ложись… Ложись… Я сейчас…

Но наваждение, отпустив на минутку, вновь охватило его, и поэтому, когда уже в кровати Хеленка осторожно прикоснулась к нему, Тешевич с трудом заставил себя произнести:

– Спи, дорогая, спи… Все хорошо…

С Яницким Алексу удалось поговорить только на другой день. Все это время Шуркой было заранее расписано, распланировано, и Тешевич даже не думал протестовать, хотя большой город его уже утомил, но он терпел, отлично понимая, что по возвращении ему еще предстоит заново налаживать быт.

Наверняка Хеленка ожидала к себе большего внимания, и такое поведение мужа несколько задевало ее, но Тешевич не придавал этому значения. Больше того, когда полковник Чеботарев предложил организовать автомобильную прогулку, Тешевич под благовидным предлогом отказался, и обиженная Хеленка решила ехать без него.

Полковник тут же вызвонил через капитана Вавера роскошный «линкольн» и, кажется, довольный таким стечением обстоятельств, отправился в качестве сопровождающего вместе с Хеленкой, решившей проехаться по варшавским магазинам.

Шурка, весьма удивленный отказом Тешевича, зашел к нему в комнату, остановился у окна и, проводив взглядом отъезжавший от дома «линкольн», спросил:

– Вы что, поссорились?

– Нет конечно, – Тешевич покачал головой. – Просто устал…

– Ясно… – Шурка недоверчиво прищурился.

– Ладно, не будем об этом, – Тешевич повернулся к Яницкому. – Откуда у тебя мамина диадема?

– А-а-а, вот что тебя мучает, – Шурка посерьезнел. – Я же в Москве был, Аля…

– А попала-то она к тебе как? – разволновался Тешевич.

– Случайно наткнулся… Среди тех, что взяли… – Угол рта у Яницкого непроизвольно дернулся. – Не у кого там узнавать, Аля… Не у кого… Одни мы с тобой остались… Понимаешь?..

– Понимаю… – Лицо Тешевича словно закаменело, и только после паузы он глухо спросил: – Почему раньше молчал?

– А ты что, не догадываешься? Тебе твоего нервного срыва мало? – Шурка говорил медленно, осторожно подбирая слова. – А тут я решил, если Хеленка рядом, выдержишь. Повезло тебе, она хорошая, и я ж вижу, как она на тебя смотрит…

– Понятно… – Тешевич напрягся и, явно спеша переменить тему, спросил: – А ты как к моему браку относишься?

– Как? – Шурка немного помолчал. – Ты небось удивлен, отчего я так к тебе с этой свадьбой кинулся? У меня ж, Аля, теперь только и есть, что Хеленка да ты…

– Так в чем дело, Шура? – Тешевич порывисто обнял брата. – Мы же выросли вместе, так что мой дом – твой дом…

Братья посмотрели друг на друга, и Шурка, чуть отстранившись, дружески ткнул Тешевича в бок.

– Договорились, Аля.

* * *

Из Варшавы Тешевич вернулся с тяжелым сердцем. И как ни пробовала Хеленка подойти к нему то с той, то с другой стороны, Алекс, как и в Варшаве, оставался корректно-вежлив и от того еще более недоступен. Кончилось тем, что Хеленка прекратила прямые попытки, но от своего не отступилась.

Довольно скоро Тешевич заметил, что Пенжонек, как бы на правах родственника, все чаще сворачивал разговор на проделки маленького пана Алекса, время от времени наезжавшего сюда вместе с отцом. Тешевич сначала удивлялся, но потом понял, что старый хитрец пытается таким способом вызвать его на откровенность.

В конце концов, однажды, под настроение, Тешевич поймал Пенжонека и, убедившись, что никто их не слышит, доверительно сказал:

– Пан Вацлав, а я к вам спросьбой…

– Хоть сто просьб, пан Алекс, – старик расплылся в улыбке. – Я весь внимание.

– Хочу, чтоб вы объяснили Хеленке…

– Кому? Хеленке? – забеспокоился Пенжонек. – Вы что, поссорились?

– Ни в коем случае, пан Вацлав, ни в коем случае. Она – прелесть. Тут дело во мне, пан Вацлав. Признаюсь, никак не привыкну к своему женатому положению…