Казна Херсонесского кургана

— Война — это вооруженное действие против другой державы, Боспор же, мой царь, теперь твоя земля. Соглашение о его подчинении Понту утверждено и обратной силы не имеет, и если на Боспоре что-то и случилось, мы просто наведем там порядок.

В молчании они сделали несколько кругов и подошли к столику с яствами под старым ливанским кедром. Митридат взял из золоченой чаши персик, надкусил и положил обратно.

— Послушай, Ксант, — с грустью в голосе проговорил Митридат, — я правлю Понтом уже пятый год и все эти годы только и делаю, что без передышки воюю. Три последние года мы бились со скифами, отстояли свободу Херсонесу, теперь бы перевести дух, залечить раны, укрепить войска — так нет…

— Мой царь, что поделать, такова уж судьба, — глядя на него по-отечески теплым взглядом, произнес почтенный старец. — Даже удел великих покоряться предначертаниям своей судьбы. Звезды пророчат тебе властвовать долгие лета, но путь этот вовсе не будет легким — многие войны, лишения, предательства близких ждут тебя впереди.

— А что будет потом, в самом конце? — спросил Митридат.

— Конец у всех один, — ответил Ксант, не отводя глаз от проницательного взора повелителя, — а потому, осмелюсь заметить, велика ли разница, каковым он будет? Важно, чтоб он не был бесславным.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Митридат.

…А до рождества Христова было еще ровно сто семь лет и сто семь дней…

VIII

Щедро залитая солнечным светом, Ялта беззаботно нежилась под куполом безупречной голубизны неба. Троллейбус благополучно доставил Джексона на автовокзал. Выйдя, он достал очки с затемненными стеклами, неторопливо протер их и водрузил на переносицу.

— Товарищу куда ехать?

Джексон с ног до головы оглядел проныристого вида мужичка, вертевшего на пальце брелок с ключами, и сухо заметил:

— Товарищи обитают в Кремле и с транспортом проблем не имеют.

— Но вам-то ехать надо? — настойчиво допытывался мужичок, ничуть не смутившись.

— Мне надо. В Симеиз.

— Понято, — блеснул золотом рта прилипчивый извозчик. — За пятнадцать отвезу.

— За пятнадцать чего?.. Минут?

— Да нет, рубчиков…

— А что, в этом благословенном городке деревянная капуста еще в ходу? — с притворным простодушием поинтересовался Джексон. — А я-то думал, ниже турецкой лиры здесь не спрашивают.

— Рубли тоже идут, — вполне серьезно ответил частник, не понимая, что его просто разыгрывают. — Так поедем?

— Спасибо, товарищ, я пешком, — сказал Джексон и, поправив, на плече импортную спортивную сумку с Британским флагом, пошагал вниз по улице, ведущей к набережной.

Время приближалось к полудню. Город, окончательно стряхнув томное мимолетное оцепенение короткой летней ночи, уже бурлил, разогнав на полную мощь карусель праздного курортного бытия.

На знаменитой ялтинской набережной было оживленно, а стало быть, нескучно. Джексон позволил купить себе порцию пломбира и, полизывая покрытый шоколадной глазурью брусок, на ходу любовался ласкающим взор приморским пейзажем. Да и сам он в своем белоснежном облачении на фоне не шибко колоритных пальм вполне вписывался в этот пейзаж, не нарушая его нестрогой гармонии. И сознание этого факта тешило его самолюбие.

Какой-то расторопный фотограф, из числа тех, что промышляют здесь все светлое время суток, зафиксировал его в движении и предложил заплатить за удовольствие, оставив домашний адрес. Джексон вежливо, но твердо отказался.

— Понимаешь, мастер, — сказал он, — мой адрес — Советский Союз и поэтому снимок будет искать меня до пенсии, а до нее я вряд ли доживу.

Тут же подскочил другой фотограф и предложил запечатлеться рядом с восковой фигурой советского президента, но и тут случился облом.

— Не могу поступиться принципом — предпочитаю все натуральное, — последовал ответ.

Пройдя еще немного, Джексон решил присесть на скамейку и покурить. Рядом с ним под сенью деревьев, расположившись на раскладных стульчиках, дарила свое искусство народу бригада вольных художников. Молодые, импозантного вида люди, торговали готовыми картинами, сюжеты большинства из которых тяготели почему-то к сюрреалистической порнографии. Попадались, правда, и наспех сляпанные пейзажи. Кроме того, художники тут же за треть часа и умеренную плату малевали портрет любого желающего в карандаше. Джексон с интересом рассматривал экспонаты импровизированной галереи, но вдруг его взгляд скользнул по соседней скамейке, да так и застыл. На скамейке, по-индусски поджав под себя ноги и рассеянно глядя перед собой, восседал не кто иной, как Аркаша. Подперев одной рукой голову, он уныло, без энтузиазма жевал дряблую и явно немытую морковку.

— Юноша! Кто-то из нас двоих явно не в ладах с географией, — произнес Джексон, незаметно подсев рядом.

— Джексон! — подскочил на месте Аркаша, словно ему проткнули шилом шорты, а также скрытую тканью неказенную плоть. — Вот дела! Ты откуда?

— Откуда и ты, из чрева матери.

— Ну надо же! — ошалело глазея на приятеля, продолжал вторить Аркаша. — Встреча! Как в кино…