Казнить нельзя помиловать

Поскольку Элджин совершил три убийства, с большими промежутками между ними, но до ужаса одинаковые, мне нужно было ответить на вопрос, не виновата ли система, не подвела ли она Элджина, общество, а главное – жертв. Можно ли было предсказать такое? Анализируя этот вопрос, я старался сохранить объективность и исключить предвзятость, которая могла бы потребовать от меня защитить коллег-психиатров. С какой стороны ни взгляни, с 1998 года, когда Элджина выписали из больницы, депрессия у него была в стадии ремиссии. За ним тщательно наблюдали в государственной службе психиатрической помощи, и в его поведении не было ничего особенно опасного, невзирая на случавшиеся время от времени периоды сниженного настроения. Ни одного случая агрессии, насколько нам известно. И Сабрину предупредили о его прошлом. Если в их отношениях и были случаи домашнего насилия, она о них не сообщала, хотя социальный работник заходил к ним много раз и все выяснял. Может быть, боялась последствий? Боялась, что Элджин ее накажет, боялась, что внешнее воздействие разрушит их отношения? И в самом деле, складывалось впечатление, что депрессия у Элджина в последний месяц перед убийством постепенно усугублялась, хотя оставалась на ранних стадиях. Сохранились записи о том, что раза два он ходил к участковому психиатру и жаловался, что стал слезлив, ему одиноко, а будущее видится в пессимистическом свете. Насколько я мог судить, была проведена полная оценка рисков, и Элджину удалось убедительно отрицать, что у него есть мысли и намерения совершать насилие. Можно возразить, что, учитывая убийства, которые он совершал в прошлом в периоды обострения депрессии, вероятно, нужно было быть в этом вопросе прилежнее и наблюдательнее. Однако трудно обосновать, зачем нужно бросать больше ресурсов на регулярное наблюдение за человеком вроде Элджина, когда на самом деле у психиатров есть много других пациентов, гораздо более агрессивных и высказывающих прямые угрозы. И даже если бы удалось наладить дополнительный мониторинг, что изменилось бы? В то время не было никакой логической причины класть Юджина в психиатрическую клинику, поскольку он не был настолько тяжело болен, чтобы ему требовалась госпитализация. Он аккуратно принимал лекарства, поэтому в принудительном лечении не было необходимости – ни к чему было колоть его иглами. С моей точки зрения, это убийство было импульсивным поступком, бессмысленным и спонтанным. То есть это была полная противоположность всему, что можно было бы связать с постепенно нагнетавшейся яростью, в принципе предсказуемой, или с обострением психической болезни. Хотя у меня не было никаких претензий к каждому отдельному решению, которые принимали и отдельные врачи, и службы, но стоило отступить на шаг назад и просто взглянуть на картину в целом, как становилось ясно: если система допустила, чтобы один человек совершил три одинаковых жестоких убийства, в ней что-то неладно. Та самая туманная, ни за что не отвечающая система. Дело в том, что только крошечная доля убийц повторно отнимает чью-то жизнь (такая крошечная, что невозможно собрать осмысленную статистику). И это обстоятельство в сочетании с тем, что Элджин в промежутках между своими чудовищными злодействами не сообщал, что собирается вернуться к насилию в будущем, и привело к тому, что арсенала служб психиатрической помощи оказалось недостаточно.

Интересно, что Элджина по заданию суда обследовали еще два психиатра одновременно со мной, и все наши заключения оказались разными. Это часто бывает в судебной психиатрии и отражает тот факт, что в какой-то степени все психиатрические конструкты рукотворные и произвольные, в противоположность научно доказанным, и этот факт я готов признать. Один доктор решил, что у Элджина нет никаких психических болезней, а другой поставил диагноз «умеренная депрессия». Я посчитал, что у него легкая депрессия, поскольку, несмотря на симптомы, уровень функционирования у него в целом сохранялся – он ходил на работу дважды в неделю, сам покупал все необходимое, пользовался общественным транспортом и ходил в паб пообщаться.