Казнить нельзя помиловать

Адриана решила сама защищать себя в суде. Такой сценарий всегда говорит о том, что передо мной одно из двух: либо обвиняемый гениальный юрист, либо он бредит. Первого я пока не видел. Адриана отказывалась практически от всех контактов, что напоминало мне Ясмин и Джордана, когда они были за решеткой. Она отказалась общаться с адвокатом, которого назначил суд, и практически ни слова не говорила тюремной охране. Когда я об этом услышал, мое шестое чувство так и засвербило. Медицинских данных Адрианы в системе практически не нашлось. Было даже неясно, когда она прибыла в Великобританию. По-видимому, у нее не было никакой криминальной истории и никаких контактов со службой охраны психического здоровья. Я дважды предлагал Адриане прийти ко мне на прием, но – что, впрочем, предсказуемо – оба раза она не явилась. Тогда у меня не осталось выбора – пришлось искать ее прямо в тюрьме. Адриана была женщина высокая, пышная, загорелая. Неопрятные черные волосы обрамляли настороженное лицо с приметным шрамом через всю щеку. Она была необычайно хитра и увертлива. Когда я подошел к ее камере и остановился на площадке перед дверью, Адриана даже отрицала, что это она, так что мне пришлось обратиться к ближайшей надзирательнице, чтобы удостовериться, что это действительно она. Когда я вернулся, Адриана стала рассказывать о себе в третьем лице.

– Она уже сказала вам, что не собирается ни о чем с вами беседовать! – рявкнула она через плечо. – Оставьте ее в покое!

Я дал ей время подумать и через час вернулся под дверь ее камеры.

Я научился адаптировать стиль психиатрического обследования к пациенту, сидящему передо мной. Если он открыт и готов идти мне навстречу, я провожу структурированное обследование по порядку. Расспрашивая пациента о симптомах, я все это время анализирую его манеру держаться, ищу подсказки. Внешний вид больного сигнализирует о диагнозе, словно телеграф. Например, если у человека острый маниакальный эпизод, как у Джозефа Джефферсона (который похитил беззащитный манекен), он наряжается в одежду кричащих цветов или делает странную прическу (вроде его ирокеза наоборот), а говорит быстро и энергично. Если у человека тревожное расстройство, он, скорее всего, будет нервничать, запинаться, не сможет сосредоточиться на беседе, у него, вероятно, повысятся частота дыхания и пульс. При остром психозе человек будет подозрительным, параноидным, и это проявится не только в оборонительной манере отвечать на вопросы, но и в пристальном изучении обстановки и, возможно, даже в попытках шепотом отвечать голосам, которые он слышит.

Во время разговора я прежде всего спрашиваю о нескольких аспектах личной истории пациентов, от потенциальных генетических психических болезней в семье до особенностей воспитания и взросления, академической успеваемости и отношений – и романтических, и платонических, и в прошлом, и в настоящем. Изучаю обстоятельства их социальной жизни. Особенно меня интересуют подробности истории их психических заболеваний – были ли у них диагнозы, получали ли они медикаментозное лечение, оказывались ли на принудительном лечении, пытались ли покончить с собой. Кроме того, я спрашиваю о столкновениях с законом в прошлом и о зависимости от наркотических веществ. Каждая из этих областей способна выдать мне крупицы сведений, которые помогут поставить диагноз, выяснить этиологию (причины и факторы возникновения расстройства) и, что главное в судебной психиатрии, оценить риск насилия у каждого пациента.

Когда у меня появляются пациенты вроде Адрианы, все вышеперечисленное идет насмарку. Иногда я чувствую, что пациент не собирается со мной сотрудничать из-за галлюцинаций, бреда, спутанности сознания, возбуждения, паранойи или просто потому, что им не нравится, как я выгляжу. Я понимаю, что окно взаимодействий у меня совсем мало, поэтому адаптирую свой подход с целью выведать как можно больше как можно деликатнее и как можно быстрее. Фокус в том, чтобы притвориться безобидным и вести себя непринужденно – совсем-совсем непохоже на скорпиона, грозно поднявшего клешни и хвост. Я убираю ноутбук, не слишком часто смотрю в глаза и вставляю завуалированные малозначимые вопросы в светскую беседу.