Казнить! Нельзя помиловать! (СИ)

Погрустили и легли спать: отец с сыном — на моей кровати; Наилю положил на диван, а сам — на пол в зале. Вот тут девушка проявила свою истинно татарскую упрямость: не буду спать на диване, когда их благодетель спит на полу. Упёрлась и всё! Пришлось уступить… Лёг на диван и тут же заснул — не было сил, чтобы спорить… Проснулся от того, что правому боку, почему то — стало жарко. Проснулся — кто то прижимается ко мне. Горячим обнажённым телом. И не только прижимается! Осторожно, аккуратно высвободился из горячих объятий, чуть при этом не уронив девушку на пол: диван не предназначен для двоих, лежащих рядом — узковат… Шёпотом, с применением лёгкого внушения уговорил Наилю не обжаться из-за моего отказа: я не брезгую и не презираю её, но принять её благодарность в таком виде — не желаю… Не из-за этого я помог им обрести свободу — она их по праву! Ушла на пол, не обиделась, но чувство огорчения и расстройства было…

Рано утром безжалостно поднял всех: труба зовёт; дел впереди много! Я и так потратил на них немало своего времени… Перекусили и в путь — в Тушино. Доехали без проблем. Первым делом — к директрисе. Показал ей документы об освобождении отца Хафизова — полной амнистии без права поражения в гражданских и юридических правах.

— И кто будет следующим — а, Степанов? — ехидно поинтересовалась директриса. О… — эмоции прорезались! Начальница, видимо поняла ход моих мыслей и скупо улыбнулась — Наверное Колюня? А что — лось он здоровый и не такой тупой, как кажется… Пообтесать… Ну… — раз пошла такая пьянка… Попросил директрису показать личное дело Колюни. Начальница хмыкнула, но достала из шкафа обычную тонкую папку. Так — и что у нас здесь? А здесь у нас — Борисов Николай. 1920 года рождения. В спец учреждении — два с половиной года… Отец — комбриг бронетанковой бригады. Нелестно отозвался о танках с гусеницами и железнодорожными колёсами под брюхом. И тактику использования таких танков назвал идиотской! А ведь как красиво: танковое подразделение заезжает на рельсы; становится на железнодорожные колёса и катит себе, с ветерком! Ни грязи; ни ям; ни ухабов. А скорость! Мечта наступающих!!! Всё это верно и красиво — на бумаге! А на деле? Да снять один пролёт железнодорожного полотна и всё! И времени на это нужно не много… И ставь по бокам полотна пушки и лупи по стоящим танкам! А можно ещё и сзади рельсы снять!!! Вот это и рубанул комбриг со всей своей революционной сознательностью! А ему — враг народа! Изменник Родины!! Немецкий шпион!!! Потому что не хотел, вражина, чтобы советские танки, по железным дорогам, быстро домчались до сердца вражеской Германии… Видимо кому то — в управлении вооружений, очень хотелось, чтобы миллионы народных денег утекли в никуда; десятки умов тратили свои усилия на то, чтобы слепить из дерьма хоть какую-нибудь конфетку. Ну хотя бы на вид?! Это вместо того, чтобы реальным делом заниматься! И ведь кто то получил за это и чины и звания и премии! А противник этого безобразия — практик, а не кабинетный теоретик — 10 лет лагерей! А раз так — чем он хуже Хафизова: надо помочь парню. Но это чуть позже…

После директрисы поехали в гор. отдел. Зашёл к капитану — он здесь всех знает и, наверняка, подскажет к кому обратиться: я подумал, что Хафизовым нужно немного переждать в тихом месте. А Тушино — как раз такое место: и от столицы недалеко и глаза начальству не мозолит. Поднялся на второй этаж, постучал… Из-за двери прорычали:

— Кого ещё чёрт принёс! Неласковая встреча. А может загляну — подобреет? Открыл дверь — капитан сидит за столом — сыч-сычём!

— Чего надо?! — рявкнул капитан. О… — нам здесь не рады…

— Извините, что побеспокоил товарищ капитан…

— Зайди! — рявкнул зло капитан. А вот так со мной нельзя! Но…

— Я как-нибудь в другой раз… — возразил миролюбиво. Зря возразил.

— А ну зашёл сюда! — взорвался, вскочив, капитан — я тебя не отпускал! Ну это форменное хамство: со мной и так… И вроде не пьян?

— Отпускалка у тебя на меня ещё не выросла, капитан… — процедил сквозь зубы, стоя на пороге. Выдал и хотел уйти, только сыскарь вдруг словно надломился — рухнул на стул, жалобно скрипнувший под ним.

— Извини, Степанов… — пробормотал он, не глядя мне в глаза — друга у меня вчера убили… Ночью… С работы домой шёл — задержался… И ведь его здесь каждая собака знала… — прошептал потеряно…

— Местные? — спросил участливо. Капитан поднял голову — на глазах слёзы; лицо перекосила гримаса нешуточной душевной боли…

— Нет — не наши… Я всех перешерстил — говорят залётные… А что им у нас делать? Разве что отлежаться решили у знакомцев?

— И никаких зацепок? — дожимал вопросами капитана, хотя понимал умом — не просто ему даются ответы на мои вопросы — ох не просто!

— Потому и сижу здесь, а не урок допрашиваю! — обозлился капитан.

— Тогда так… — протянул я — соберись… Ты поможешь мне, а я помогу тебе. Сыскарь посмотрел на меня осмысленным взглядом: Говори…