Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния

— Уже назначена комиссия по проверке деятельности кое-каких руководителей района! И знаете, кто ее возглавит?

— Наверное, тот, кто станет следующим первым, — предположил Адам.

— Этот человек — ваш злейший враг!.. — закричал ответственный секретарь, тыча в Сусанина пальцем.

— Сплю?! — удивился Адам.

— Он не потерпит вас на руководящем посту. Вы давно уже — бельмо во всех глазах!.. Бессмысленно перебираться из своего кресла в это: через месяц вы вообще приличной работы не найдете.

— Так у меня целый месяц в запасе! — обрадовался Сусанин. — Я еще успею всю кровь из вас выпить.

— Посмотри-ка на этого вампира, — сказал ответственный секретарь Саше, ухмыляясь и фыркая, как сытая лошадь.

— А тут и смотреть нечего. Однажды поспорили умный и дурак, кто из них глупее. Угадайте, кто победил?

— Победила дружба, — сказал Подряников.

— Ссориться со мной чрезвычайно вредно для здоровья, — сказал ответственный секретарь. — Мои слова разлагают нервную систему собеседника.

— Я понял. Вы метите вот в это кресло? В обход замредактора? — спросил Сусанин.

— Поживем — увидим.

— А парнишке вы что обещали?

— Это не ваше дело.

— Мое, — настырно сказал Сусанин. — Ответьте, Подряников, чем он вас купил? Своим креслом?

— Да, — ответил Саша, — и еще дипломом о высшем образовании.

— А может, переметнетесь в мой лагерь? Я подарю вам кресло замредактора и кандидатскую степень. У вас сколько классов? Восемь? Как раз для кандидата. Или хотите — директором типографии? Карманы набьете с верхом. Все мясники на вас молиться будут.

— Деньги для меня — не проблема. Я их везде найду.

— Но ведь деньги — грязь, и, следуя расхожей поговорке, вы — свинья, Саша, — вывел Сусанин.

— Ну и что, — ответил Подряников. — Ваша песня спета.

— Как знать, — сказал Сусанин. — Я тоже все эти годы утрамбовывал под собой почву, чтобы не провалиться вдруг. И может такое случиться, что очень скоро все буду решать я… из обкома.

— Это вы фантазируете, — сказал Саша

— О вас в обкоме даже не слышали, — сказал ответственный секретарь.

Сусанин вздохнул и ответил:

— Но вы только представьте, хоть на секунду, как было бы приятно смешать вас обоих с грязью, подождать, пока грязь станет пылью, и пустить по ветру…

— Вас легче смешать с грязью, — сказал ответственный секретарь, — куда ни ткни — всюду мягко.

— Я мог бы сразиться с вами, я даже уверен в победе, но, чтобы воевать, надо стать кретином вашего уровня, — сказал Сусанин — А мне противно. Ведь ребенка не заставишь строить куличи на помойке… К сожалению, такие, как вы, все песочницы превратили в помойки. Так что, возможно, мы еще дадим бой нетрадиционными методами, не ждать же, пока дерьмо перепреет.

…Из редакции Сплю побежал в «Незабудку», выпил две кружки спирта, разбавленного пивом, и стал пьяным.

— Хо-ро-шо! — говорил он, тараща глаза и двигая бровями, как автомобильными «дворниками». — Хо-ро-шо!..

Потом он печатал строевой шаг на мраморном полу, отдавал Незабудке честь и требовал за это денег. Сплю спал на ходу, и ему снилось, что он на параде. Забулдыги давились от хохота и захлебывались пивом, но отставному майору их смех казался оркестром и пробуждал усердие…

…Когда поздно вечером Чертоватая открыла дверь, на пороге стоял супруг и, протягивая деньги, шептал:

— У-го-вор-у-го-вор-у-го-вор…

VII. ИГРА «ЗАЯЦ БЕЗ ЛОГОВА»

Один из участников становится «зайцем», другие — «охотниками». Еще несколько групп образуют кружки — «логова». Охотники преследуют бродячего зайца, стараясь загнать в логово и там «убить», а заяц бегает от них на кругу и считает до семидесяти.

Примечание. Запрещается зайцам пробегать сквозь логово.

Услышав стук, я поднимаю голову с подушки и вижу, как в просвете между дверью и полом топчутся подошвы ботинок. Потом в щель пролезает бумажка, которую сквозняк отвозит к кровати, и подошвы исчезают. Это повестка — явиться в военкомат к девяти утра четвертого апреля. Я смотрю на часы: двенадцать часов дня четвертого апреля. Такая «оперативность» веселит. Я складываю из повестки «голубя» и запускаю в открытую форточку. Пока он кружит у дерева петлями Нестерова, я чувствую себя хиппи, отказывающимся ехать во Вьетнам, и соображаю, что четвертое апреля — это вторник, а спать я лег в воскресенье после того, как накричал на Марину.

…И зря сделал. Не подумавши. Нельзя на нее кричать. Марина — ребенок, из которого взрослого не вырастишь, хоть тресни. Я и люблю ее не за то, что в нее вложил, и не за то, что нашел общего с собой, она мне — как дочь, которую не надо воспитывать, потому что она не перерастает тот рубеж, откуда начинается воспитание.