Кейджера Гора

Моё лицо до сих пор ещё болело. Это же не моя вина, что Боркон совсем не обращает на неё своего внимания. Конечно, он волен выбрать любую из нас, хоть её, хоть Эмили или меня саму, да хоть одну из наших прочих сестер по несчастью. Ни для кого на всей фабрике не было секретом, что она посчитала себя личной рабыней Боркона, в некотором специфическом смысле. С тех пор, как он всыпал ей своей плетью во дворе и окончательно поработил её, она стала относиться к нему по собственнически. Что и говорить, она была лучшей работницей на нашей цепи. И всё же наш мастер едва ли даже замечал её. Иногда Лута даже попыталась начать работать немного медленной или выказывать неповиновение, дабы привлечь к себе его внимание, но чаще всего это заканчивалось для неё очередным ударом плети, и к тому же обычно от помощника мастера плети. Интересно, что окончательно смирившись со своим рабством, Лута перестала быть уродливой. Её некрасивость была, и это теперь стало ясно, в значительной степени результатом вечно недовольного выражения её лица, на котором отражались такие её чувства, как расстройство, ненависть, и её страдание. Но хотя она больше не была уродлива, от неё по-прежнему веяло, как мне казалось, какой-то простотой если не сказать обыденностью. С другой стороны эта её невзрачность или грубоватость, время от времени, озарялась такими уязвимостью и мягкостью, что она казалась почти красавицей. И чаще всего это происходило, когда она оказывалась поблизости от Боркона. Не надо забывать, что упражнения и рабская диета тоже сделали своё дело, и её фигура сейчас стала значительно лучше. Откровенно говоря, я не понимала, почему Боркон не давал ей возможности пройти испытание у своих ног. Я действительно не думала, что она оказалась бы такой уж плохой рабыней. Кстати, надо заметить, что и сам мастер плети, был далеко не самым писаным красавцем всего Гора. Что до меня, так для мужчины должен кое-что значить тот факт, что женщина не только желает служить ему глубоко, полностью и всеми способами, но ещё и любит его.

Как же было жарко и душно в рабском мешке! Впрочем, я успокаивала себя тем, что это была, по крайней мере, отсрочка от работы у ткацкого станка. Что и говорить, это крайне утомительное занятие, ан за аном, будучи прикованной цепью, стоять у станка, управляя им.

Надо то поднимать и опускать нити основы, чтобы сформировать зазор, в который надо поместить уток. Постоянные броски челнока взад и вперед. А ещё перемещение доски с трамбующей решёткой, подталкивание утка назад и закрепление его на месте. А потом ещё нужно подавать ткань должным образом и правильно снимать её со станка. И не забыть уделить внимание всяким роликам, противовесам и натяжителям.

Внезапно я почувствовала, как чьи-то руки начали расшнуровывать завязки рабского мешка.

— Ты — Тиффани, не так ли? — послышался мужской голос. — Ну-ка вылезай оттуда.

— Да, Господин, — прохрипела я.

Моим освободителем оказался один из служащих среднего звена. Этот отвечал за работу более чем десяти рабских цепей.

— Ты почему не за ткацким станком? — поинтересовался он.

— Я не знаю, Господин, — честно ответила я.

— Что Ты здесь делаешь?

— Я не знаю, Господин, — призналась я. — Возможно, меня наказали.

— И за что, если не секрет? — уточнил мужчина.

— Я не знаю, Господин, — призналась я.

— Ступай, — велел он, и проворчал: — На фабрике Эмильянус, племянник Минтара, а тут рабыни бездельничают.

— А что он здесь делает? — не выдержав, поинтересовалась я.

— Официально — это просто неожиданная инспекция, — всё же ответил мне служащий, вместо затрещины, — но все опасаются, что есть и другие причины.

Почти бегом, я бросилась к своему станку.

— А вот Боркона стоит наказать, — услышала я сказанные мне вслед слова.

Боркон стоял поблизости от меня, и вид у него был совсем не радостный.

— Шаг вперёд, детка, вот сюда, — приказал довольно молодой мужчина, — а теперь медленно покрутись передо мной.

Я повиновалась. Меня, тщательно осмотрели. Поворачиваясь, я увидела раздетую Эмили, стоящую у своего ткацкого станка, что был рядом с моим. На её левой щиколотке отсутствовали кандалы, а свою тунику она держала в правой руке.

— Боркон, Ты, хитрая бестия, — упрекнул молодой человек. — И Ты решил скрыть от нас такой сочный кусок рабского мяса?

Тот служащий, что освободил меня из рабского мешка, как выяснилось, непосредственный начальник Боркона, бросил на надсмотрщика горящий негодованием взгляд.

— Ты — Тиффани, если не ошибаюсь? — уточнил молодой человек.

Говоривший со мной, хорошо одетый, в короткую шёлковую бело-золотую накидку, молодой человек, был весьма недурён собой.

— Снять с неё цепь ткацкого станка, — приказал он Боркону. — Теперь, детка, встанет здесь, и снимет тунику.

— Да, Господин, — сказала я, покорно раздеваясь.

— Ты можешь встать на колени, — весело сказал он, и я моментально оказалась на полу у его ног. — А Ты хорошенькая, моя дорогая. Я не буду против, если Леди раздвинет колени.

Стремительно я раскинула свои ноги как можно шире. А Эмильянус уже повернулся к Эмили.