В целом же колониальные инвестиции и институциональные реформы не дали большого повышения урожайности продовольственных культур в Азии и Африке. Не стоит также забывать, что колониальные экономики, основанные как на сельскохозяйственном экспорте, так и на вывозе полезных ископаемых, испытывали на себе колебания глобальных цен на сырье, а также последствия распада международной торговли вследствие двух мировых войн. Хронический порок экономического развития в колониальных странах заключался в том, что, как правило, не делалось никаких попыток развивать районы сельскохозяйственных экономик, которые в силу состава почвы или местоположения были непригодны к прибыльному производству на экспорт. Эта тенденция отражала, с одной стороны, отсутствие бюджетных ресурсов, а с другой – сосредоточенность на использовании существующей структуры конкурентных преимуществ. Вовлечение таких районов в рынок – иногда по решению колониальных властей или под их нажимом, иногда добровольное – происходило главным образом за счет экспорта трудовых ресурсов. Во второй половине XIX века он часто имел форму сервитута, затем обычно принимал характер сезонной миграции, преимущественно мужчин (см., к примеру: Fall 1995; Harries 1994; Northrup 1995; дополнительно см.: Balachandran 2012).
Самой темной страницей в истории колониального сельского хозяйства был голод в Индии в конце XIX века. В результате двух эпизодов голода 1876–1878 годов, отчасти наслоившихся друг на друга, погибло в общей сложности 5,55 млн человек, а голод 1896–1897 года лишил жизни 5,15 млн человек (Visaria and Visaria 1983: 530–531). Если допустить, что средний уровень смертности вследствие голода действительно вырос по сравнению с более ранним периодом (данные для него отсутствуют), то вполне возможно, что современники были правы и голод наступил из-за рисков, связанных с усилением рыночной ориентации в экономике. Индийские крестьяне полагались на дождевое орошение, а население страны отличалось вопиющим неравенством доходов. В результате подробного изучения причин голода колониальная администрация пришла к выводам, которые, в сущности, совпадают с современной точкой зрения. Британцы заключили, что бедствие было вызвано не спадом производства, а пороками «системы наделения титулами собственности» (Sen 1981). Как сказал в 1861 году один британец, наблюдавший за событиями, этот «голод был скорее нехваткой рабочих рук, чем продовольствия» (цит. по: Dreze 1988: 8). После бедствий 1876–1878 годов британская администрация отказалась от политики laissezfaire и стала выдавать продовольственную помощь занятым на государственных работах. Снижение уровня смертности от голода после 1900 года (не считая события 1942 года в Бенгалии, пришедшиеся на военное время) указывает на то, что часть институциональных ограничений удалось ослабить. Среди положительных сторон втягивания в рынок можно, к примеру, отметить возникновение стимулов к повышению сельскохозяйственного выпуска в районах, имевших такой потенциал.
Согласно данным переписей, население колоний росло. По всей видимости, это было обусловлено снижением смертности, которое в разных колониях началось в разное время и до определенной степени (какой, трудно установить) было вызвано государственной политикой. Важным примером является Ява, где благодаря росту населения, начавшемуся ранее, в XIX веке, недостаток рабочей силы сменился ее избытком. Среди причин снижения смертности Бомгард (Boomgaard 1989) отмечает колониальные программы вакцинации. Труднее сделать выводы из переписей в Африке южнее Сахары: считается, что они каждый раз охватывали все большую часть населения и в итоге переоценили демографический рост (Manning 2010). По некоторым оценкам, население индийского субконтинента выросло с 250 млн человек в 1881 году до 389 млн в 1941 году, причем ускорение (как и в большей части Африки южнее Сахары) началось в 1920-е годы.
Об общих тенденциях благосостояния населения в последнее столетие европейского правления в большинстве колоний еще многое предстоит выяснить. Возможно, самый многообещающий подход заключается в исследовании демографического роста, который (при достаточно осторожном обращении) служит прекрасным критерием здоровья и благополучия. Первым метод антропометрии к изучению колониальной Африки применил Моради, который использовал большие выборки данных по военным рекрутам, набранным по разным схемам. Материалы по Кении и территории нынешней Ганы, показывают, что за колониальный период африканцы стали выше ростом (Moradi 2009; Moradi, Austin, and Baten 2013).