Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории

Нельзя ставить на сцене заряженное ружье, если никто не имеет в виду выстрелить из него.

А. П. Чехов – А. С. Лазареву-Грузинскому (1 ноября 1889 года)

Если представить, что отдельные исторические события работают как пружины, ускоряющие ход истории, и являются катализаторами «современности», то оправдание Веры Засулич, чудом не застрелившей петербургского градоначальника Федора Трепова в 1878 году, безусловно, было такой пружиной. Наиболее остро понимание оправдания Засулич как важной исторической развилки передал Лев Толстой: «Засуличевское дело не шутка. Это бессмыслица, дурь, нашедшая на людей не даром. Это первые члены из ряда, еще нам непонятного; но это дело важное. <…> Это похоже на предвозв[естие] революции» [Толстой 2003: 423–424].

В исторической литературе о деле Засулич исследователи традиционно разрабатывают политическую, гендерную и этическую проблематику дела [Смолярчук 1982; Карпиленко 1994; Siljak 2008; Pipes 2010]. Меня, в свою очередь, интересует юридическая сторона процесса Засулич[576]. Победителем в этом судебном процессе столичные газеты называли русское общество, представители которого на суде присяжных оправдали террористку. Я постараюсь показать, что у такого понимания общественной победы был автор – молодой юрист, литератор и общественный деятель Анатолий Федорович Кони, председательствовавший на процессе. Почему этот видный юрист приветствовал «юридически неправильное оправдание» [Кони 1933: 228] как победу российского суда?

В непрекращающемся споре о готовности российского общества к рецепции западных судебных институтов исследователи отмечают, что влиятельная критика интеллектуалами судов и позитивного права в Российской империи должна учитываться как весомый фактор, требующий самостоятельного исследования [Burbank 2004; Rosenshield 2005; Borisova 2012]. С этой точки зрения оправдание Засулич нельзя обойти вниманием, так как это ключевой момент в истории утверждения эгалитарных начал в понимании социальной справедливости в России предреволюционного периода[577]. В то же время процесс Засулич отчетливо обозначил тенденцию поддержки русскими интеллектуалами терроризма как политической практики [Geifman 1995: 14; Morrissey 2011]. В чем были идеологические и правовые корни этой поддержки?

Кембриджская школа истории понятий разработала методологию, позволяющую рассматривать политическую философию в качестве своеобразного двигателя политического процесса. В рамках этого подхода политический язык анализируется как инструмент политической борьбы и одновременно как своеобразная матрица, в которой уже заложен определенный набор вариантов политического действия. Понимание политических идей и использование их потенциала зависит от интеллектуального и политического контекста конкретного исторического момента. При этом политический язык развивается в дискуссиях о политическом: истории, политэкономии и праве [Pocock 1999].

Процесс Засулич представляет собой яркий пример политического действия юридической науки. Предметом моего исследования будет приговор присяжных 31 марта 1878 года как практический итог научной работы Кони «О праве необходимой обороны» [Кони 1866а; 1866б]. Другими словами, в моем представлении, процесс Засулич стал сценой, на которой научное сочинение блестящего студента-юриста Анатолия Кони стало «ружьем» – в чеховском, конечно, смысле, – выстрелившим повторно в градоначальника Трепова. Понятие общественной власти, проблематизированное Кони в научной работе, из юридической категории превратилось в политическое действие. Значение этого действия повлияло на политический язык пореформенной России.