Кемер в объятиях ночи

Они расстались друг с другом без сожаления. Когда Григорьев ушел, он наверняка грязно выругался, грохнул по столу кулаком, залпом допил рюмку, а потом заставил секретаршу отсосать у себя, чтобы хоть как-то снять неожиданный стресс. Однажды они бились в поединке, и Григорьев тогда победил. Казалось бы, ерунда, но все это между ними осталось. Гилда что-то хотел доказать Григорьеву и не доказал. Между собой они все еще оставались теми пацанами, которые стояли в комбинезонах друг против друга со сжатыми кулаками. Конечно, если все измерять деньгами (а чем же еще?), секретаршами-минетчицами, то он, конечно, добился большего. Да, и двое детей, не забудьте. Оба хорошо учатся. Да, он, пожалуй, выиграл, но измерения между ними были совсем другие. Существовали еще какие-то труднообъяснимые мерки. Гилда и тогда был потяжелее Григорьева, но Григорьев был более быстрым и вертким. Григорьев свалил его даже не ударом, а подсечкой, простым приемом, взял на болевой и жал изо всех сил, не жалея, и сломал бы ему руку, если бы Гилда не закричал от боли и отчаянья и не сдался. Тогда это было что-то вроде нынешних боев без правил. И вот сейчас та же самая ярость снова была в глазах этого успешного бизнесмена, потому что соревнование, начатое ими тогда давно в юности, все еще продолжалось. Что же такое с ними тогда делали в Парусном? Поразительно, что их тогда даже учили английскому, и Григорьев до сих пор мог немного говорить и понимал, хотя и при ограниченном словарном запасе. А вот за что и тогда и сейчас Григорьев ненавидел Гилду, он и сам не смог бы сказать. Это было что-то вроде некоего древнего пещерного антагонизма.

Зато последующие одиннадцать недель после „учебки“ матросов готовили серьезно: изучали боевую технику, рукопашный бой и кучу других военных премудростей. Некоторые, помнится, после окончания этого курса ушли из ПДСС и, не исключено, что в „Дельфин“. Каковы были критерии отбора, Григорьев никогда не узнал.

Подготовка бойца имеет очень давние исторические традиции, которые, конечно же, меняются, но главное остается: солдат должен уметь пользоваться оружием, беспрекословно выполнять приказы и иметь необходимую для боя психическую устойчивость. Для этого существуют специальные тренировки. Григорьев был неоднократным свидетелем таких тренингов, где случалось, что матрос под угрозой утопления впадал в панику и действительно чуть не захлебывался. Сам Григорьев исходил из того, что матроса срочной службы вряд ли по-настоящему утопят (по инструкции всегда страховали), а если кто и нахлебается, то всяко откачают (врач тоже всегда находился рядом), но некоторые ломались, и их, случалось, отчисляли из отряда. Легкие тогда у Григорьева были неплохие, он приноровился к таким штукам, иногда даже дурачился, корчил под водой рожи, надувал щеки, делал страшные глаза. А поединки, скорее всего, допускали, чтобы выпускать лишний пар. Не исключено, что это вполне могло быть и элементом тренировки и воспитания бойца.

Начальный курс обучения водолаза предусматривает тридцать часов работы под водой. И все эти тридцать часов Григорьев до минуточки под водой и просидел, то есть частично промучился, потому что и под водой их тоже гоняли. Тогда же начали прыгать с парашютной вышки. Одно и то же каждый день по много раз. Через полгода службы матрос считается готовым к работе в составе боевых групп. Однако это были только цветочки. Потом начались выброски из подводной лодки через торпедный аппарат, а также прыжки с парашютом на воду и на лес, ночью, с оружием и в снаряжении аквалангиста. Если хочешь узнать, что такое кайф, то это когда ты после приводнения ночью в море вылетаешь из глубины на поверхность, хватая воздух и соленую воду, отлепляя от лица стропы и капрон парашютного купола. Такую радость Григорьеву довелось испытать довольно много раз, и он так и не смог к ней привыкнуть, и еще он до сих пор был глубоко убежден, что нормальный человек не может с удовольствием прыгать ночью на лес или воду.