Кенгуру

— Знаешь, когда я маленький был, мамка мне все время рассказывала, как они с отцом в Венецию собирались, в свадебное путешествие. Дедушка мой должен был выйти из дела, получить свою часть и дать молодым денег. У него в Обуде торговля была, и неплохая. Да только компаньон его наподписывал векселей, а сам сбежал. Мать с отцом, понятно, остались в Пеште и никуда поехать не смогли; отец тогда как раз кончил учение у Хаги, стал самостоятельным мастером... А все-таки они долго еще надеялись, что как-нибудь, лет через десять, поедут в Италию и увидят море. Да тут мы появились. Нас шестеро было, детей, я пятый. Так мать и не увидела моря. А я вот как-нибудь соберусь да махну в Италию. Скоплю деньжонок и поеду.

— Поезжай, Тоти, нынче все путешествуют. Кому хочется море посмотреть, тот безо всяких едет и смотрит. А деньжата у тебя есть, за тебя я не беспокоюсь,— сказал Йоцо, похлопав официанта по руке.

— Все это так, Йоцо... Да ведь море — оно летом лучше всего... А у нас лето — самый сезон. Неохота ведь хорошую выручку упускать, трое детей у меня, и дети нынче, сам знаешь, с претензиями.

— С претензиями?

— Ну да... И еще, знаешь, хочется мне, чтобы они учились...

— Яйца ты не бросаешь в мясо?

— Яйца тоже надо?

— Две штуки. Принеси, а я пока буду месить.

Официант убежал за яйцами. Йоцо придвинул к себе доску и принялся не спеша, старательно разминать и перемешивать массу. Потом попробовал мясо, добавил соли, подсыпал черного перца.

— Попробуешь? — спросил он, протягивая Варью на вилке немного фарша.

— Делай, делай...

Рысью вернулся официант, неся целую корзинку поджаренных хлебцев. Он снова забрал к себе доску и продолжал обрабатывать мясо. Сделав в нем ямку, вылил туда из стакана приготовленные желтки двух яиц, опять основательно перемешал все, поставил доску на середину стола и выжидательно посмотрел на клиентов. Йоцо взял хлебец, густо намазал его фаршем. Откусил, пожевал и кивнул удовлетворенно. Проглотив первый кусок, сказал:

— То, что надо! Попробуй, Тоти.

Официант отломил полхлебца, тоже намазал его фаршем и съел, причмокивая и мотая головой.

— С желтком определенно лучше. Такого бифш

текса я давно не ел. А некоторые еще петрушку в него кладут.

— Петрушка сюда не нужна. Принес бы ты пива...

— Пивом будете запивать?

— Пивом.

— Мне, конечно, все равно, только я думал, с хлебом вам вина захочется.

— Ты что хочешь? — повернулся Йоцо к Варью.

— Пить я хочу. Неделя была зверская, высушило меня на дорогах.

Йоцо снова взглянул на официанта.

— Ты, конечно, прав, Тоти, только все ж, если можно, принеси нам пива.

Бутылки запотели, от них даже на расстоянии веяло прохладой. Йоцо с удивлением взглянул на бутылки.

— Несу, Йоцо,— сказал официант. И через несколько минут вернулся с четырьмя бутылками «Радебергера».

— Я угощаю,— сказал официант.

— Спасибо, Тоти. Хороший ты парень... У вас здесь какие новости?

— Сносить нас будут.

— «Семерку треф»?

— Говорят, что и «Росу» тоже, а может, вообще все дома, всю улицу. — Официант наполнил стаканы, налил и себе.

— За тебя, Тоти, и за «Семерку треф»!— Йоцо высоко поднял свой стакан и выпил. За ним остальные.

— Вот это пиво! — восторгался Варью.

В дверях кухни показался повар и замахал Тоти.

— Скоро вернусь,— сказал официант и ушел.

Йоцо и Варью с наслаждением ели хлебцы с мясной массой. Ели, время от времени поглядывая друг на друга и мотая головой.

— Хорошая штука — этот татарский бифштекс, — заметил Варью.

— Еще бы. А ты что, не знал?

— Я, знаешь, вообще-то только хорошо прожаренное мясо могу есть. С голоду помру, а полусырое, с кровью в рот не возьму. И бифштексов не ем. Но это — первый класс.

— А ведь сырое мясо!

— Это и хорошо. Лучше совсем сырое или уж прожаренное как надо. А если ни то ни се — так пусть его будайские барышни кушают. У них желудок все выдержит.

Татарский бифштекс съели; Варью наполнил стаканы, они выпили.

— Хоть этот «Радебергер» и лучше кёбаньского пива,— сказал Йоцо,— а как вернешься домой из двух-трехнедельной поездки, так ждешь не дождешься, чтоб выпить кружку отечественного.

— Слушай, а там что люди жрут?

— Где?

— Да у этих итальянцев и французов?

— Все. У них там отличная есть жратва. На побережье в основном рыбу едят и всякие чудеса в решете. Вроде осьминогов, например, или ракушек, морских ежей. Осьминоги мне не понравились. Все равно что хрящ в холодце. Никакого вкуса. А из ракушек я только устриц есть могу.

— Их пекут, устриц?

— Нет, сырыми едят. Капнут на них лимона и глотают.

— Ну и как?

— Мягко, скользко, но вкусно. В печеных ракушках песку много, так и скрипит на зубах. Рыба вкуснее всего. С красным вином. Жареную рыбу они готовят отлично. Попадешь в какую-нибудь паршивую корчму, грязную, заплеванную, а все равно несут тебе на подносе несколько рыбин: мол, которую изволите? На какую укажешь, ту и приготовят. И кухни отдельной нет — рыбу тут же жарят, на очаге. Угли там раскаленные, кругом старые сковороды, медные, чугунные. Кастрюли... Жареная рыба — отличная. Жареная рыба с вином — лучшего нечего и желать.

— Хорошо тебе...