Кенийские сафари

Иногда мне начинало казаться, что мы никогда не выйдем из этого безжизненного места. Наш длинный караван выглядел издалека каким-то огромным единым чудовищем, извивающимся среди черных камней. К двум часам дня лава раскалялась до того, что подошвы ног не спасал даже толстый каучук на моих ботинках. Трудно было понять, откуда больше пышет жаром: сверху, от солнца, или снизу, от черных камней. Ели мы дважды: ранним утром и ложась спать. Ежедневно мы отшагивали по этой отнюдь не приспособленной для пеших прогулок местности по тридцать — тридцать пять километров. Весь день погонщики упрямо шли вперед, не останавливаясь для привала даже в самые жаркие полуденные часы. Это был какой-то варварский темп, противоречащий всем африканским порядкам. В любой стране, у любого племени здесь существует неписаный закон: в наиболее жаркие солнечные часы люди спят.

Не могу сказать, чтобы я особенно страдал от жары. В условиях необычайно сухого воздуха высокая температура — не менее сорока градусов — переносилась не так уж тяжело. Более невыносимым было само солнце, этот огромный огненный шар, источник яркого света, от которого буквально некуда было деться. Его раздражающая, выводящая из равновесия яркость еще больше подчеркивалась темными красками земли, резкая граница угольно-черной земной поверхности и ослепительно голубого небосвода, повсюду бросавшаяся в глаза на горизонте, казалась неестественной, даже фантастической. Очевидно, от яркого света страдали и габбра, которые в полуденные часы закрывали глаза своими белыми накидками, двигаясь за верблюдами подобно белым привидениям. Никогда и нигде я так не наслаждался ночной темнотой. Быть может, этот свет, спрятаться от которого на лишенной деревьев равнине не было никакой возможности, и гнал габбра вперед.

Лишь один раз погонщики были вынуждены остановить караван, а вернее, подчиниться воле верблюдов, отказавшихся идти. Неожиданно нам начали попадаться бабочки. Это были репейницы, так часто встречающиеся в наших степях. Завидев караван, они резко поворачивали в нашу сторону и садились на верблюдов или на нас.

Для репейниц встреча с нашим караваном была столь же спасительной, как для птиц, летящих над океаном, — встреча с кораблем. Большинство перелетных птиц не могут сесть отдохнуть на воду, здесь же бабочки не могут приземлиться на раскаленные до шестидесяти-семидесяти градусов камни. Те же из них, которые неосторожно садились на них или падали в изнеможении, тут же изжаривались заживо.

Бабочек становилось все больше и больше, и вскоре облепленные ими верблюды превратились в каких-то сказочных существ, заросших пестрой махровой шерстью. Репейницы проникали даже в ноздри животных. Верблюды начали нервничать, мотать головами и лягаться, пытаясь освободиться от бабочек. А репейницы все летели и летели. Вскоре нас накрыло целое облако этих бабочек, слегка затемнившее даже солнечный свет. Это было какое-то феерическое зрелище.

Верблюды окончательно взбунтовались и начали скидывать навьюченный на них груз. Караван пришлось остановить, верблюдов стреножить, а нам самим спасаться от бабочек под шкурами. Закутавшись в них, обливаясь потом, мы сидели под палящими лучами солнца.

Часа полтора летели репейницы. Куда направлялись мириады этих насекомых? Скорее всего в Марсабит, на зеленый островок среди пустынь, неспроста названный самбуру «Горами бабочек». О перелетах репейниц, которые подобно птицам улетают зимовать из Европы в Африку, известно давно. Однако закономерности этих миграций почти не изучены.

Потом туча бабочек пролетела мимо, и мы отправились дальше. Но до самого вечера среди обломков лавы нам попадались пестрые крылышки репейниц-путешественниц, словно цветы, выросшие среди камней.