Кенийские сафари

Когда мы кончаем веселиться, Сенгида отправляется ловить моего осла. Это ему удается, и мы вновь в полном составе отправляемся в путь. Но куда идти? Зебры, оказывается, отдыхали в низинке, а из нее ничего не видно. Мы выбираемся на равнину, но здесь тоже ничего не видно, кроме полутора дюжин жирафьих шей, маячащих на горизонте. В отсутствие Тиваса мы не можем объясняться, но нам обоим ясно, что надо возвращаться назад, к скале, и с ее высоты искать новый табун зебр. Так мы и поступаем.

Тивас, сидя на скале, видел весь «спектакль». Но это не мешает ему и Сенгида пересказать друг другу все случившееся, отпуская, по-видимому, шуточки в мой адрес. Когда они наконец истощают весь свой юмор, я обращаюсь к Тивасу.

— Старик тебе говорил о многом, но что из этого самое интересное, самое главное?

— Он сказал, что никогда не надо быть ослом.

— Переведи Сенгида, что он годится мне в деды, и поэтому я на него не обижаюсь.

Старик уже высмотрел новое стадо. Паслось оно довольно далеко, километрах в двух от нас, но другого выхода не было. Шли мы быстро, так что примерно через час Сенгида вновь полез в свой колчан за стрелой, но теперь я старался не отвлекаться. Лишь когда мы остановились в каких-нибудь двадцати метрах от табуна и охотник взялся за лук, я ослабил контакты с ослом и стал наблюдать за происходящим. Оставаясь в согнутом положении, охотник подвинулся вперед и пристроился стрелять из-под ослиной головы. Но потом, очевидно, эта позиция показалась ему неудобной. Молниеносно встав, он одновременно натянул тетиву и, почти не целясь, выпустил стрелу. Она просвистела над спинами трех кобылиц и впилась в глаз стройному красавцу жеребцу. В то же мгновение, поняв что к чему, зебры пустились от нас наутек. Раненый жеребец бежал последним, правда, по субординации он и должен быть замыкающим. Впереди табуна всегда скачет умудренная опытом старая самка, за ней жеребята — от мала до велика, затем в той же последовательности, в порядке увеличения возраста, самки с молодыми и в самом хвосте — жеребец.

— Наквиша[20], — произнес Сенгида, утирая со лба пот. Нгоджа кидого[21].

Он устало прислонился к ослу и, полузакрыв глаза, простоял минут пять. Видно, напряжение последних мгновений, боязнь выдать себя, вспугнуть зверя, промахнуться, нелегко дались даже такому опытному охотнику.

Потом он открыл глаза, посмотрел в голубое небо и указал на высоко паривших над нами птиц.

— Наквиша, — опять повторил он и пошел вперед. Я и ослы побрели вслед за ним.

Появление птиц в небе означало, что яд сработал безотказно и зебра уже лежит где-то мертвой, соблазняя грифов и марабу. Но сверху, с гор, следили за птицами и ндоробо. Мужчины, наверное, уже бегут вниз, торопясь разделать тушу.

Не прошло и получаса, как мы уже были у туши. Яды ндоробо свертывают кровь, поэтому вокруг не было никаких следов убийства. Шкура осталась целой. Ну а глаз? Так кому же не известно, что падальщики обычно начинают свою работу с того, что выклевывают глаза? Таким разговором обычно и кончается объяснение охотника ндоробо с каким-нибудь блюстителем порядка, случайно уличившим его в браконьерстве. Просто шел ндоробо по саванне проверять улей на дереве, пел песни и вдруг увидел мертвую зебру. Правда, можно произвести анализ крови животного и докопаться до действительной причины его гибели. Но кто будет заниматься этим в такой глуши? Поэтому ндоробо со своими первобытными луками, но безотказными ядами попадаются на браконьерстве гораздо реже, чем, скажем, камба, которые пользуются современными ружьями или строят целые сооружения — ловушки из стальной проволоки.