Одной вероятности, казалось, хватило, чтобы вызвать необходимый для преодоления барьера всплеск энергии, переживание встревожило его, словно он выбирал между жизнью и смертью, уже пригубив смерть. Будто сами собой высвободившиеся силы откликнулись на призыв тела. Результат был немедленный и явный: очертания одного из Танцующих отделились от основной массы, стремительно и беззвучно приблизились, окутав на мгновение тьмой и потеряв форму, и затем впитались в него, подобно дыму в древесные поры.
Отлетавшая часть личности вернулась. Ощущение раздвоенности исчезло. Остался лишь привкус испуга слабой плоти, исторгнувшей призыв, воссоединивший их.
В тот же миг он полностью проснулся. Кругом в ночи никого, лишь серебристые грезы луны среди теней. Подле него спящая фигура проводника: башлык овечьей шерсти плотно закрывает уши и шею, а просторная черная бурка укутывает до самых пят. Чуть поодаль стоит конь и щиплет траву. О’Мэлли вновь отметил, что ветра не было и тени от деревьев на земле не колыхались. Воздух приятно пах лесом, землей и росой.
Только что пережитое, как теперь казалось, принадлежало скорее к миру сновидений, чем бодрствования, ибо ничто из окружающего не подтверждало его истинность. Оставалась лишь память – и всепоглощающее счастье. Испуг исходил лишь от плоти, ибо тело неминуемо должно было сопротивляться разделению. И счастье погасило страх.
Да, остались лишь воспоминания, и те быстро затуманивались. Но суть произошедшего впиталась ему в душу, и великолепие пережитого останется с ним на всю жизнь. В тот краткий миг расширенного сознания он делил восприятие с Космическим Существом Матери, простое, как солнечный луч, не знающее преград, как ветер, полностью насытившее его душу. Природным его выражением был ритм, чистая радость движения, что выплескивалась в жизни людей через танец и пение. И он познал такую радость вместе с сородичами…
Более того, невидимый и неслышный теперь, их танец еще продолжался поблизости. Его дружески сопровождали, не выпуская из внимания. Они чувствовали в нем своего – эти собратья, выражение космической жизни Земли, существа Прамира, в мире сегодняшнем не имеющие внешней, телесной формы. Они ждали, уверенные, что он придет к ним. И осуществление их надежд было недалеко.
XXIX
Вот каков был один из «намеков», показавших О’Мэлли, что он был не один и что сознание бывшего соседа по каюте ищет его. После этого ирландец стал ощущать более определенное руководство, даже настойчивость в выборе маршрута путешествия. Поступил некий «импульс», как говорят, повернуть на север, которому он покорно повиновался. Тот «сон» посетил его на склонах Арарата, почти на границе с Турцией, и хотя всё было готово к восхождению на вершину высотой шестнадцать тысяч футов[50], О’Мэлли изменил планы, отпустил местного проводника и отправился в обратный путь к Тифлису и Центральному Кавказскому хребту.
Другой бы на его месте отмахнулся бы от такого сна или за приготовлением утреннего кофе просто запамятовал о нем, но чуткий кельт воспринял его всерьез. Инстинктивно он верил, что в снах определенного сорта бессознательной части личности могут приоткрыться силы, управляющие духом в тот или иной момент, если их здраво интерпретировать. Они проявляют себя в драматических сценах, поддающихся интуитивной интерпретации. А О’Мэлли, казалось, обладал, подобно древнееврейским пророкам, той мерой постижения, которая позволяет видеть вещи в истинном свете.
Плотно упаковав свои пожитки, пешком по Военно-грузинской дороге он дошел до Владикавказа, где нанял в качестве проводника магометанина-грузина по имени Рустем, взял лошадь и по незабываемой красоты неширокой долине вдоль Алигира и Они направился к одному маленькому селению в Имеретии, где планировалось запастись продовольствием для длительной вылазки в необитаемую часть гор.
И там произошло второе событие, о котором он рассказывал мне. Более непосредственное, чем первое, но столь же странное и неоспоримое, пришедшее вначале таинственными тропами сна – этого кратчайшего способа проникнуть в подсознание…