Когда он наконец добрался до Буэнос-Айреса, ему сообщили, что дядя уже не может говорить. Медицинская сестра открыла ему дверь квартиры, любезно приняла пальто и сумку, а потом спросила, хорошо ли он доехал и не хочет ли выпить чаю, прежде чем пройти к больному. Клаудио на чай согласился. В полете он не раз представлял себе, как сразу же направится в ту самую комнату и крепко обнимет старика, при этом будет сдерживать эмоции и даже призовет на помощь черный юмор, без которого редко обходилось их общение. Но медсестра дала ему в руки чашку и кивнула на стул. После чего постаралась в общих чертах обрисовать ситуацию: то, что доносилось до них из соседней комнаты, не было храпом, теперь только так и мог дышать его дядя. Тело умирающего стало ригидным, и Клаудио, раздумывая над последним словом, почувствовал, как деревенеет и его собственное. После чего ему пришло в голову: “Он ведь не спит, а значит, слышит наш разговор”.
На полу за стулом медсестры Клаудио увидел зарядное устройство. Оно было похоже на круглую подставку электрического чайника, который он купил себе сразу по приезде в Тель-Авив. И следом вспомнил, что там же примерно три месяца назад он поддался на уговоры настырной тетки и купил у нее кентуки для дяди, а потом отправил с кем-то из знакомых. С тех пор Клаудио с дядей ни разу не разговаривал.
Медсестра продолжала:
– Не думаю, что он переживет нынешнюю ночь. – Она бросила взгляд на часы. – Через двадцать минут мое дежурство закончится, но прежде я должна кое-что вам объяснить.
Клаудио поставил чашку на стол.
Женщина показала ему, где лежит морфий и как его колоть. Продиктовала, как ее найти, и дала номера “скорой помощи” – на всякий случай, хотя и намекнула, правда, очень осторожно, что пора уже дать дяде уйти. Вручила конверт, который отец Клаудио оставил для него на прошлой неделе, когда тоже побывал в Буэнос-Айресе, чтобы проститься с братом.
– Твой отец сказал, что здесь все, что может понадобиться тебе для похорон.
И только тут Клаудио ясно осознал, что на него свалится еще и это. Темный и липкий ком, застрявший у него где-то между грудью и горлом, появился еще в аэропорту, но сейчас не давал дышать. Клаудио сделал вдох и остановил ком. Потом сказал себе, что комом он займется позже.
Медсестра ушла, и Клаудио немного постоял посреди гостиной. Стало ясно, что на самом деле не так-то просто вбежать в соседнюю комнату и обнять дядю. Оттуда доносилось его натужное дыхание, и теперь, когда Клаудио знал, что это не храп, выносить такие звуки было совсем тяжело. А они делались все громче, все надрывнее.
Внимание его привлек какой-то шум на кухне, и Клаудио поспешил туда, а не в комнату дяди. Наверное, медсестра забыла что-нибудь выключить. Он заглянул в дверь. Шум был мягкий, прерывистый и неровный. Увидев кентуки, Клаудио все понял. В Тель-Авиве кое-кто даже прогуливался с такими зверьками по улицам, но Клаудио никогда не обращал внимания на то, какой звук они издают при движении. Кентуки спрятался под маленький обеденный столик. Клаудио нагнулся и позвал его, пощелкав пальцами, но тот не только не подошел к нему, а, наоборот, отодвинулся еще дальше. Индикатор, находившийся между задними колесами, светился красным, однако кентуки, судя по всему, не собирался подниматься на зарядное устройство. Мало того, он устремился в противоположный угол кухни. Клаудио это показалось странным, но много ли он вообще знал об этих приборах? Он опять сделал несколько шагов в сторону кентуки. Тот смотрел на незнакомца и не двигался, отступать ему было уже некуда. Клаудио дотронулся до него пальцем и несколько раз мягко постучал по лбу. Ему ни разу не доводилось как следует разглядеть кентуки, и он тотчас задался вопросом, что подумали бы его преподаватели в области нанотехнологий из Института имени Вейцмана, узнай они, что он в приступе тоски и нежности подарил своему дяде такую вот забаву.
Клаудио вернулся в гостиную, но из-за дядиных хрипов решил выйти через стеклянную дверь на балкон. Сюда хрипы доносились через окно. Два широких деревянных щита служили балконным ограждением, но не доходили до пола. Клаудио положил на них локти и выставил наружу, в пустоту, носки своих ботинок. Он всегда, с самого детства, так поступал, оказавшись на этом балконе. Внизу, на проспекте Кабильдо, машины замерли на светофоре. Клаудио скучал по Буэнос-Айресу, но сейчас, стоя здесь, вдруг почувствовал тоску и по своему новому городу. Если верить картам
Клаудио буквально заставил себя вернуться в гостиную. Тянуть больше было нельзя, и он заглянул в комнату дяди. Тот был аккуратно, по самую грудь, накрыт одеялом, голову он как-то странно запрокинул назад, видно, такая поза облегчала доступ воздуха в легкие. Клаудио немного постоял на пороге, поразившись, насколько тихо дышал сейчас сам. Наконец он отважился сделать шаг в сторону кровати.
– Привет, – сказал Клаудио.