Кентуки

Сказал он это только потому, что, как ему казалось, дядя уже не мог его услышать. Но тут дядина правая рука поднялась, и открытая ладонь поманила его. Клаудио сглотнул слюну. Пододвинул стул к кровати и сел.

– Мне понравился твой кентуки, – сказал Клаудио.

И тут дядя сделал движение, совершенно немыслимое в его состоянии, – он поднял обе руки и вытянул их в сторону окна. Легкая гримаса исказила исхудавшее до неузнаваемости лицо, а потом руки бессильно упали на одеяло и легли вдоль тела.

– Тебе нужен еще морфий?

Кажется, он первый раз в жизни произнес это слово. Дядя не кивнул и не отказался, но по его хрипам Клаудио знал, что он еще жив. Зачем умирающий с таким отчаянием указывал на окно? Племянник огляделся по сторонам. На стеллажах, полках и столах, где у дяди обычно грудами лежали книги и партитуры, теперь царил идеальный порядок, там стояли пузырьки, хранились таблетки, вата, салфетки и пеленки. На прикроватной тумбочке Клаудио увидел единственную, пожалуй, личную вещь. Там стояла, почти касаясь подушки, металлическая коробка размером чуть больше ладони. Племянник не помнил, чтобы видел ее раньше, и подумал, что это что-то вроде сувенира, привезенного из какого-нибудь экзотического города на Ближнем Востоке – одного из тех, где дядя всегда мечтал побывать. Клаудио захотелось взять коробку в руки, но он этого не сделал, так как боялся потревожить дядю. Он просидел там еще двадцать минут, до сих пор чувствуя где-то у себя внутри запах самолетной еды.

Когда дядя перестал дышать, пальцы его ног у другого края кровати напряглись. Клаудио вскочил со стула, отошел подальше и какое-то время боялся пошевелиться. Но царившая вокруг тишина помогла ему успокоиться, потом внизу, на проспекте, машины постепенно снова пришли в движение. Клаудио позвонил в похоронное бюро, там пообещали прислать врача, чтобы тот еще сегодня выписал свидетельство о смерти, а за телом они приедут вечером. Клаудио вернулся к кровати и с головой накрыл покойного простыней. Странно, он заранее знал, как тяжело будет переживать эту смерть, но сейчас ничего не чувствовал.

Он взял в руки металлическую коробку и открыл. Было слышно, как на кухне тихо шумит моторчик кентуки. В коробке лежали написанные от руки письма. Может, на арабском, а может, на иврите, Клаудио вряд ли сумел бы различить два эти языка. В письмах то и дело мелькало имя дяди, уж имя-то он узнать мог. А еще в коробке лежало маленькое пластмассовое колечко, похожее на игрушечное, к тому же сломанное. Под письмами он нашел фотографии. Фотографии мальчика лет двенадцати. На всех снимках мальчик был одного возраста, а сделаны они были вроде бы в какой-то комнате или во дворе рядом с домом. Фотографии казались недавними. Красивый мальчик, пухлощекий, смуглолицый. Он показывал в камеру разные предметы, которые, как постепенно начал догадываться Клаудио, дарил мальчику дядя. На последней фотографии глаза у мальчика светились от счастья. Родители бережно держали дядин синтезатор “Ямаха”, а мальчик стоял перед клавиатурой и делал вид, что увлеченно играет.

Клаудио опять почувствовал у себя внутри темный и липкий ком. Он поставил коробку на место и вышел из комнаты. Ему было просто необходимо глотнуть свежего воздуху. Пройдя через гостиную, он вернулся на балкон. И только когда опять поставил локти на перила и глянул вниз, увидел кентуки. Клаудио не сразу понял, что произошло, но все сомнения очень быстро исчезли. Кентуки разбился, упав с двенадцатого этажа на мостовую, совсем близко от бордюра. Две женщины делали знаки машинам, чтобы те объезжали его. А еще они пытались собрать вместе отдельные части. Прохожие с ужасом смотрели на них. Соединение К94142178 действовало восемьдесят четыре дня, семь часов, две минуты и тринадцать секунд.

* * *

Она привыкла к тому, что, двигаясь по комнате, слышит приглушенный шум моторчика и знает, что Полковник Сандерс следует за ней. Иногда ему даже позволялось пойти вместе с Алиной в библиотеку. В ту последнюю неделю она, кроме того, разрешала кентуки сопровождать ее на террасу с видом на горы, где Алина ложилась позагорать на один из шезлонгов. Их совместные прогулки были короткими, не предполагали ступенек, и ей нравилось, что кентуки может передвигаться самостоятельно и наслаждаться вполне заслуженной независимостью. Иногда она слышала, как он залезает под шезлонг, спасаясь от солнца, светившего прямо в камеру, ведь тому человеку – кем бы он ни был – это, наверное, мешало как следует все рассмотреть. Ей нравилось, когда ворон находил укрытие в тени от ее тела. А больше всего Алину завораживала мысль – надо признаться и в этом, – что он ждет ее здесь, рядом, и она время от времени слышит жужжание моторчика, когда кентуки передвигается вместе с солнцем. Это помогало ей расслабиться.

– У тебя все в порядке, деточка? – спросила мать сегодня утром.