Он увидел темную ночь, а в этой ночи руки, тянувшиеся из толпы к небу. Он кувыркался в воздухе, падал, и его снова подбрасывали. На горизонте – сверкающие зубцы огромного города, а прямо перед ним на краткие мгновения – сцена. Музыка вибрировала и обволакивала его. Каждый удар больших барабанов заставлял публику вздрагивать в едином порыве. Он видел трубачей, виолончелистов, видел огни и камеры, которые очень быстро двигались между музыкантами и перелетали от одного края стадиона к другому. Один голос что-то выкрикивал – тысячи других вторили ему, впадая в экстаз от того, как точно это у них получалось. А его подбрасывали вверх. Ловили и снова подбрасывали. Порой вокруг не было ничего, кроме голубоватой небесной тьмы. А иногда, падая, он сперва успевал заметить море рук и голов, и секунду спустя – лицо, которое не видел никогда прежде и которое больше никогда не увидит, лицо, в которое легко мог бы врезаться при падении и которое дожидалось его под поднятыми вверх руками. Ни о чем подобном он раньше и мечтать не мог. Кровь вскипала в кончиках его пальцев, да, даже там, в том месте, где на самом деле его вовсе и не было. Он хотел, чтобы так продолжалось вечно, чтобы его снова и снова подкидывали вверх, а потом снова и снова ловили. Крики и вибрация – снова и снова, а еще громкий бархатистый голос, перекрывавший вопли толпы. Пусть всегда будет только это и ничего другого. И лишь одно лицо повторилось, лишь одно – большие, лихорадочно блестящие глаза девушки, которая в экстазе схватила его и опять подбросила. Он крутился в воздухе, видя, как иногда толпа делается пористой, и понимал, что все может закончиться совсем плохо, если не найдется никого, кто успеет подхватить его. Иногда все эти люди стояли на земле, а иногда лепились к земле, когда она вдруг оказывалась на небе, и только один он всегда кружил в воздухе между двух миров и молился о даровании ему такой вот другой жизни, которая напоследок могла бы поддержать его.
Когда он ударился о землю, музыка смолкла и экран несколько раз мигнул, прежде чем окончательно погаснуть. Исмаил рухнул на стул. Он сидел с широко раскрытыми глазами и ждал, потому что шум улетел как-то разом, из-за этого он на миг растерялся: перестали вопить лагерные сирены. Прекратились взрывы. Прекратились выстрелы. Опять вспыхнул свет в санитарной палатке. Скоро явится смена, и ему позволят покинуть импровизированный медпункт. А над его навесом, на другом берегу речушки, между сотнями белых палаток и над холмом, над всей ночью Сьерра-Леоне тишина теперь образовала плотный и ненадежный купол, а шершавая рука Исмаила все еще дрожала на мышке.
День был хороший, и синоптики обещали, что солнечной будет вся неделя. Энцо уже собрал свою сумку, приготовил маленькую палатку и удочку. Оставалось только позавтракать и позаботиться о Луке, который сидел сейчас за столом, сонно взирая на свое шоколадное молоко и, возможно, продолжая раздумывать над тем, как проведет ближайшие дни с матерью на море. Энцо с Карло договорились встретиться в девять у кольцевой развязки на выезде из Умбертиде. Энцо собирался взять с собой и кентуки. Он знал, что Карло рассердится, поскольку приглашение на рыбалку имело целью не столько вытащить Энцо из дому, сколько хотя бы на время разлучить его с Мистером, но у Энцо был свой план, и он всю неделю так и сяк прокручивал его в голове. Крот, маленькое существо, которое упрямо не желало общаться с Энцо из-за чего-то, чем тот обидел его или вывел из себя, наверняка смягчится, когда увидит зеленые воды Тибра, когда услышит долгую и неспешную беседу Энцо с Карло, когда узнает, наконец, как на самом деле ценят Энцо его приятели, и поймет, какую отличную компанию они могли бы составить друг для друга. Энцо был просто одержим этой мыслью, но одержимость свою сознавал, что, собственно, означало, что ситуация не выходила из-под его контроля. В душе Энцо верил, что два одиноких человека, принадлежащих, судя по всему, к двум совершенно разным мирам, могли много чем поделиться и много чему научить друг друга. Ему была нужна такая дружба, мало того, она нужна была, как ему хотелось верить, им обоим, и он в конце концов добьется своего.
Энцо поставил на стол кофе и приготовил тосты. Мистер, по всей видимости, нервничал из-за такого количества сумок и крутился между ними.
Во время завтрака Энцо без обиняков объяснил ему свой план:
– Вы поедете со мной, Мистер.