Кьеркегор

Есть все основания предполагать, что ниспосланное Кьеркегору судьбой испытание в виде этой помолвки и последовавшего за ней разрыва послужили для него поводом глубже задуматься о своем земном существовании и судьбе, приобретавшей все черты исключительности. В условиях открытой неопределенности, которую и представляет собой жизнь, он воспользовался дарованной ему свободой и сделал трудный выбор, мучительный и обошедшийся очень дорого, оказавший влияние на палитру его чувств, изменивший его мнение о себе и отношение к нему окружающих.

1.3.3. Писатель и философ

В конце октября 1841 года Кьеркегор отправляется в Берлин. Там он предается размышлениям о смысле и последствиях сделанного им выбора, а также задается вопросами о своей ситуации. Вот какие строки можно прочесть в его дневнике:

«Моя вина заключалась в том, что я не верил… не верил, что для Бога нет ничего невозможного… но верить это одно, а искушать Господа совсем другое… и где между этими двумя понятиями пролегает граница? С другой стороны, в том, что я никогда не любил, меня обвинить нельзя» (III А 166).

Смириться с судьбой ему нелегко, в этом он усматривает «скрепленный слезами договор» с Богом, открывает в страдании четвертое измерение жизни, полагая, что именно оно придает ей истинный смысл.

В Берлине Кьеркегор первым делом отправляется в театр, чтобы послушать «Дон Жуана» Моцарта – произведение, в котором доминирующую роль играет фигура отца. С ноября 1841 по февраль 1842 года посещает лекции Шеллинга, «в надежде найти в его философии, в высшей степени критичной по отношению к онтологии Гегеля, объяснение реальности, которого в работах самого Гегеля отыскать не удалось»[9]. В первых рядах на этих лекциях сидят Михаил Бакунин и Фридрих Энгельс. Поначалу Кьеркегор воспринимает теории Шеллинга с восторгом[10], но вскоре совершенно к ним охладевает, считая, что они, претендуя на реальность и связь с философией, на самом деле от них бесконечно далеки и представляют собой лишь пустые, хотя и привлекательные обещания[11]. Несмотря на это, он перенимает у Шеллинга идею о том, что сознание начинает свой путь к знанию отнюдь не в состоянии абсолютной чистоты и непорочности – напротив, сам факт подобного путешествия внушает ему волнение и тревогу. Когда ему кажется, что буря в Копенгагене улеглась, Кьеркегор возвращается домой и замыкается в своем одиночестве, заполняя его единственно работой.

Зимой 1843 года магистр Кьеркегор публикует две религиозные проповеди, подобно всем остальным посвященные отцу, но они проходят незамеченными. На них не обращают внимания, поскольку все внимание просвещенной публики поглощено странной книгой, опубликованной неким Виктором Эремитой, в которой автор говорит о каких-то непонятных А и В.

«Или – или» знаменует официальное (и тайное!) пришествие Кьеркегора, явно разрывающегося между историей и философией. Опубликованный под псевдонимом, как и все остальные его философские произведения, труд «Или – или» описывает две первых стадии философии экзистенциальных этапов – этап «эстетика» и этап «этика». В книгу включен весьма любопытный роман «Дневник обольстителя» – совершенно скандальное для той эпохи произведение, в котором между строк просматриваются многочисленные черты отношений Кьеркегора с Региной Ольсен. Этот труд сразу же принес автору успех. Ему предстояло стать началом периода колоссального творческого усилия. Кьеркегор на одном дыхании произведет на свет целую череду трудов, черпая вдохновение в единении лирики и философии, размышлений о религии и диалектики, доказательств и описаний.

В течение шести лет будут опубликованы: «Тревога и трепет» (октябрь 1843), «Повторение» (в том же году), «Философские крохи» (июнь 1844), «Понятие тревоги» (в том же году», «Стадии жизненного пути» (апрель 1845), «Заключительное ненаучное послесловие к философским крохам» (февраль 1846), «Дело любви» (сентябрь 1847), три версии книги об Адлере (декабрь 1847, не опубликована), «Два небольших этико-религиозных трактата» (май 1849) и «Болезнь к смерти», а также «Трактат об отчаянии» (июль 1849). Помимо этих плодов его титанических усилий, вероятно, уникальных в истории философии и почти всегда предлагавшихся публике под различными псевдонимами (позже, в § 3.8.1 мы увидим, какую псевдонимы играли роль), Кьеркегор также публикует под собственным именем более двух десятков проповедей («Назидательных бесед») и ведет дневник!