Кьеркегор

Выйдя на покой, отец без конца размышлял. В нем глубоко укоренилась религия юности, испытавшая на себе влияние моравских братьев, равно как и суровость требовательного лютеранства. Порой он делится своими мыслями с окружающими. Кьеркегор-отец открывает в своем доме салон, где говорят о «достаточном разуме», об «абсолюте», «софизмах», «вечном спасении» и «трансцендентности». Самым примечательным его завсегдатаем является викарий Церкви Богоматери отец Мюнстер, которому впоследствии суждено стать епископом и превратиться в центральную фигуру всего датского христианства. Мюнстер, получивший романтическое воспитание, противостоял заявлявшим в те времена о себе гегелевским тенденциям в развитии теологии. В роли друга и духовного наставника отца он своими речами заложил фундамент воспитания юного Кьеркегора, который тайком следил за дебатами в родительском доме, хотя и ничего в них не понимал.

Но, невзирая на жизненный успех, а может, как раз по его причине Микаэль Педерсен Кьеркегор страдал от приступов тоски. Религия внушила ему неуверенность в вечном спасении души, а заодно и мысль о низости человека, плюющего в распятого на кресте Христа. Разве сам он не проклинал небеса? Поскольку «сын старости его» не должен повторить ту же ошибку, юного Сёрена с ранних лет воспитывают в духе той религии, где доминирует суровый отец, страх перед Страшным судом, сомнения в вечном спасении души, презрение к миру и муки окровавленного, принесенного в жертву Христа. Более того, старик сам решает заняться воспитанием сына: он заставляет его учить наизусть и многократно переписывать проповеди Мюнстера и библейские изречения, передает ребенку свои тревогу и беспокойство, тем самым перекладывая на него груз за совершенный когда-то им самим грех, а вероятно, даже и не один, но к этому вопросу мы еще вернемся. Также он развлекает себя, играя с сыном в самые странные игры. Они на пару устраивают по Копенгагену воображаемый променад:

«И тогда они выходили из города, направлялись к одному из соседних загородных замков, шагали вдоль моря, либо просто бродили по улицам. […] Во время таких мнимых прогулок отец рассказывал обо всем, что представало его взору. <…> Рассказы его всегда были злободневными, живыми и точными вплоть до мельчайших деталей».

Кьеркегору понадобилось совсем немного времени, чтобы усвоить этот волшебный дар отца. Помимо прочего, этот дар оказал влияние и на сыновье литературное дарование.

Несмотря на это, рано или поздно отец всегда возвращался в состояние извечной меланхолии, которую сын у него тоже перенял. Будучи ребенком, Кьеркегор уже успел стать стариком; выражаясь словами Чехова, «в детстве у него не было детства».

«Я не пришел к размышлениям с возрастом, а начал с них сразу. Говоря по правде, я сам есть размышление, от начала и до конца».

Вскоре умирают все братья, сестры и мать Сёрена, после чего отец приходит к выводу, что это божья кара: когда ты проклинал Его, Он тебя услышал. Тот крик, обращенный к небесам, вернулся шестьдесят лет спустя. Микаэль Педерсен Кьеркегор видит себя обездоленным стариком, пережившим собственное потомство – он «будто крест, возвышающийся над всеми надеждами».

В тот период отец часто говорил сыну старости своей: «Несчастно то дитя, что умирает в отчаянии, но без крика». Вот так, беспомощный перед своей тревогой, Кьеркегор достигает возраста зрелости. Как-то вечером, когда отец был пьян, Сёрен проник в его тайну. То был страшный момент, во многом определивший всю его дальнейшую жизнь:

«[И произошло] землетрясение, страшный удар, неожиданно открывший мне глаза на новый закон безошибочного толкования любых явлений. Тогда я догадался, что почтенный возраст отца был отнюдь не Божьим благословением, а скорее проклятием; что выдающиеся интеллектуальные способности нашей семьи служили лишь ее уничтожению; в тот момент я почувствовал, как меня стеной окружает тишина смерти».