Кёрклендские забавы

– А вам какое дело? – грозно ответила она, и из-под спутанных, некогда черных, но уже начинающих седеть волос на меня сверкнули острые маленькие, как бусинки, глаза.

Затем выражение ее лица изменилось. Она заметила мою модную амазонку, ухоженную лошадь, и ее взгляд мгновенно стал алчным. Я была джентри[2], а джентри для того и нужны, чтобы их надувать.

– У меня во рту уже два дня даже маковой росинки не было. Я не лгу, леди, это святая правда.

Однако она ничуть не походила на голодающую, чего нельзя было сказать о животном. Глазки пса, несмотря на его печальное состояние, смотрели живо и внимательно; это была небольшая дворняжка, немного похожая на терьера. Ее взгляд тронул меня: мне вдруг подумалось, что она умоляет ее спасти. В эти первые секунды меня потянуло к собаке, и я поняла, что не смогу ее бросить.

– Если кто-то и голоден, так это ваш пес, – заметила я.

– Храни вас Господь, леди, эти два дня мне нечем было с ним поделиться.

– Веревка причиняет ему боль, разве вы не видите? – добавила я.

– Иначе я не могу его вести. Будь у меня самой хоть немного сил, я бы понесла бедняжку на руках. Да откуда ж им взяться, силам? Вот подкрепиться бы хоть чуток…

Не сдержавшись, я выпалила:

– Я покупаю этого пса! Даю за него шиллинг.

– Шиллинг! Бог с вами, леди, да разве я смогу с ним разлучиться? Это же мой маленький дружочек.

Цыганка наклонилась к собаке, и по тому, как испугано сжалось животное, легко можно было догадаться об истинном положении дел. Мое желание заполучить его удвоилось.

– Сейчас всем тяжело, правда ведь, ангелочек? – продолжала женщина. – Время такое. Но мы-то с ним вместе уже так давно, что просто не можем расстаться… за шиллинг.

Я порылась в карманах в поисках монет. Конечно, я догадывалась, что эта женщина отдаст пса и за шиллинг, ведь чтобы столько заработать, ей бы пришлось продать очень много крючков для одежды. Но, будучи цыганкой, она собиралась сперва поторговаться. Вдруг, к своему смятению, я обнаружила, что вышла из дому без денег. В кармане амазонки лежал только испеченный Патти пирожок с мясом и луком, который я захватила на тот случай, если не успею вернуться домой к обеду, но вряд ли цыганка согласилась бы обменять на него собаку. Ей нужны были деньги, и ее глаза уже горели от мысли о них.

Она напряженно наблюдала за мной, ее собака тоже. Взгляд цыганки сделался хитрым и одновременно подозрительным, а взгляд пса – еще более призывным.

– Знаете, – начала я, – я не взяла с собой денег…

Но не успела я договорить, как губы цыганки уже недоверчиво скривились. Она яростно дернула за веревку, и собака отозвалась жалобным визгом.

– Тихо! – прикрикнула женщина, и пес снова сжался и посмотрел на меня.

Я задумалась, как поступить: попросить цыганку подождать здесь, пока я съезжу домой за деньгами, или предложить ей отдать мне собаку прямо сейчас и потом в любое время наведаться в Глен-хаус за деньгами. Но я понимала, что все бесполезно – эта женщина доверяла мне не больше, чем я ей.

И в ту самую минуту словно из ниоткуда появился Гэбриел. Он скакал к дороге через пустошь, и мы с цыганкой обернулись на топот копыт. Он ехал на вороной лошади, отчего казался еще привлекательнее; его красота и элегантность произвели на меня впечатление с первого же взгляда. Темно-коричневый костюм для верховой езды, сшитый из тончайшего материала и изысканно скроенный, выглядел на нем изумительно, но именно лицо Гэбриела, когда он подъехал ближе, приковало мое внимание и позволило мне сделать то, что я сделала. Когда я вспоминала об этом позже, мне представлялось довольно странным останавливать незнакомого человека и просить у него взаймы шиллинг на покупку собаки. Но – потом я рассказывала ему об этом – он показался мне рыцарем в сияющих доспехах, Персеем или святым Георгием.

Изящные черты его лица были слегка омрачены печалью, что тотчас же меня заинтриговало, хотя во время нашей встречи это было заметно не так, как впоследствии.

Я обратилась к всаднику, как только он выехал на дорогу:

– Простите, не могли бы вы остановиться на минутку?

И, еще не договорив, сама подивилась своему безрассудству.

– Что-то случилось? – откликнулся он.

– Да. Эта собака умирает от голода.

Гэбриел остановил коня и перевел взгляд с меня на пса и цыганку, оценивая положение.

– Бедняга, – сказал он. – Видно, ему несладко приходится.

Голос его прозвучал сочувственно, и я приободрилась, поняв, что обратилась за помощью не напрасно.

– Я хочу купить этого пса, – объяснила я, – но не взяла с собой денег. Мне ужасно неловко, но не могли бы вы одолжить мне шиллинг?

– Знаете что, – завыла женщина, – я его не продаю! Ни за какие шиллинги не продам, и все. Это мой малыш, слышите? Зачем мне с ним расставаться?

– Вы уже согласились продать его за один шиллинг, – напомнила я.

Цыганка покачала головой и притянула собаку к себе, а я снова ощутила укол сострадания, увидев, как упирается маленькое животное. Я умоляюще посмотрела на молодого человека. Он, улыбаясь, спрыгнул с лошади и сунул руку в карман со словами:

– Я дам вам два шиллинга за собаку. А если не хотите, дело ваше.