Кероглу

У меня рука подобна лапе тигра, страшной лапе,
Разнесу твой край, как выйду я в сраженье, Гара-хан.
На спине Гырата сидя, замахнусь мечом тяжелым,
Онемеешь, знай, как выйду я в сраженье, Гара-хан.

И напрасно ты кичишься, и заносчив стал ты даром,

Видно, что еще не знаешь силу моего удара.
Булавой хребет сломаю и клинком прибавлю жара,
Лучше все отдай, как выйду я в сраженье, Гара-хан.

Все, что ты за жизнь награбил, отниму я в миг единый,

Все возьму — кумач и шелк твой, не оставлю пестрядины,
Подожженный мною дом твой сядет пеплом на седины,
К богу ты взывай, как выйду я в сраженье, Гара-хан.

Кероглу неубоится ни сраженья, ни могилы.

Пять врагов или пять сотен — у него достанет силы.
Кликнет клич, — перед Гыратом побежишь рысцой как:
                        милый.
Руки опускай, как выйду я в сраженье, Гара-хан.

Рассердился хан на эти слова Кероглу:

— Я хотел сделать тебя своим табунщиком, а вовсе не просил тебя тащить сюда Кероглу. Что ты все твердишь: Кероглу, Кероглу! Твой Кероглу — это проходимец, без роду, без племени. А я хан, да прихожусь родней самому иранскому шаху. Пусть бы даже Кероглу и пришел, мне ли его бояться? Пускай приходит. Я так возьму его в оборот, что еще один такой Кероглу вылезет у него из брюха.

Видит Кероглу, что Гара-хан чересчур уж хвастлив. Хотел было он сбросить одежду табунщика и сказать: «Я Кероглу, и вот я здесь». Но, послав в душе проклятие шайтану-искусителю, взял он свой саз и сказал:

— Нет, хан, ты ошибаешься.

Неправда, Кероглу не одинок.
Ты думал войска нет у Кероглу?
Исабала и Демирчиоглу,
Эйваз, Белли-Ахмед у Кероглу.

Он подлецам руки не подает,

Зато для правых, смелых — он оплот.
С балконом дом, ковры, и солнце льет
Сквозь хрустали свой свет у Кероглу;

Поможет он, когда придет напасть,

В сраженье другу не дает упасть,
Расстелет скатерть — потчует он всласть,
Богат и щедр обед у Кероглу.

Высок он ростом, дубу он полетать,

Везде стремятся честь ему воздать.
Его богатств тебе не сосчитать,
Любой игид воспет у Кероглу.

Не по душе пришлись хану прямые и резкие слова табунщика. Подозрительно посмотрел он на него, хотя ему в голову не пришло, что перед ним сам Кероглу, а все же дрожь пробежала у него по телу.

— Да ты, кажется, большой буян. У нас с тобой ничего не выйдет. Иди-ка отсюда по-добру, поздорову. Табунщик из тебя не получится.

Сказав это, Гара-хан хотел было удалиться.

Видит Кероглу, что Гара-хан может улизнуть. Не дав опомниться, он схватил его за ворот. Сбросив с себя одежду табунщика, издал он свой боевой клич. У Гара-хана заложило уши, и стал он звать на помощь своих людей.

Но тут, удальцы, услыхав клич Кероглу, налетели с мечами наголо. Все смешалось. Завязался бой. В разгар его Кероглу сам бросился на Гара-хана. Египетский меч сверкнул в воздухе и рассек череп Гара-хана так, будто молния врезалась в землю. Гара-хан тут же отправился в преисподнюю. Увидев гибель Гара-хана, войско его не выдержало. Многие пали, а остальные разбежались и скрылись, кто куда. Удальцы захватили все, что подороже и полегче и, забрав свой табун и с ним Дурата, пустились в обратный путь.

Перевалив через горы, пронесясь по равнинам, добрались все до Ченлибеля. Нигяр-ханум вышла им навстречу. Кероглу сошел с коня. Привели молодого конюшего Гара-хана. Подарив ему коня и меч, Кероглу сделал его своим удальцом.

Тут начался пир. Кравчий с полной чашей обошел всех, и все повеселели, точно каждый обновился душой. Нигяр-ханум с чашей в руке подошла к Кероглу:

— Послушай, Кероглу, — сказала она, — знаю я, что без боя и схваток у тебя не обошлось. Расскажи о твоей поезде в Баллыджу. С кем ты там столкнулся, с кем сразился?

Взял Кероглу из рук Нигяр-ханум чашу, осушил до дна, при-к груди трехструнный саз и запел: