Из книги «Взорванная тень» (стр. 60):
Приведенный ниже отрывок взят из письма Кристины Харгенсен Донне Келлог. Донна Келлог переехала из Чемберлена в Провиденс, штат Род-Айленд, осенью 1978 года. Очевидно, она была одной из близких подруг Крис Харгенсен, которой та особенно доверяла. Письмо отправлено 17 мая 1979 года.
«Короче, меня выперли с выпускного бала, а папочка сдрейфил и решил не подавать на них в суд. Но им это так не пройдет. Я еще не знаю, что сделаю, но, клянусь, я им всем, сукиным детям, такой сюрприз приготовлю…»
Семнадцатое. Семнадцатое мая. Кэрри натянула длинную белую ночную рубашку и вычеркнула день на календаре. Каждый уходящий день она вычеркивала жирным черным фломастером, хотя сама понимала, что это свидетельствует о довольно паршивом отношении к жизни. Впрочем, ей было все равно. Беспокоило ее лишь то, что завтра мама заставит снова идти в школу и ей снова предстоит встретиться с Ними.
Она села в маленькое кресло-качалку у окна – кресло, купленное на свои собственные деньги, – и закрыла глаза, стараясь избавиться от мыслей о Них и от всех других беспорядочных, ненужных мыслей – будто подметаешь пол: поднимаешь краешек подсознания, словно ковер, и заметаешь туда весь мусор. Все. Готово.
Кэрри открыла глаза и посмотрела на щетку для волос, лежавшую на комоде.
Щетка поднялась над комодом… Тяжело. Будто пытаешься слабыми руками поднять штангу. У-у-у-у…
Щетка скользнула к краю, проползла за точку, где она уже должна была упасть, и осталась висеть, чуть подрагивая, словно на невидимой нити. Глаза Кэрри превратились в узенькие щелочки. На висках забились вены. Врачей наверняка очень заинтересовало бы, что в этот момент происходит в ее организме: логики на первый взгляд тут нет никакой. Дыхание упало до шестнадцати вздохов в минуту. Давление поднялось: 190 на 100. Пульс 140 – больше, чем у астронавтов при стартовой перегрузке. Температура понизилась до 94,3 градуса[2]. Организм пережигал энергию, которая взялась ниоткуда и уходила в никуда. Электроэнцефалограмма показала бы, что альфа-ритм уже не волна, а огромные зазубренные пики…
Кэрри осторожно положила щетку на место. Отлично. Вчера она ее уронила. Как в «Монополии»: прогораешь – идешь в тюрьму.
Она снова закрыла глаза и принялась раскачиваться в кресле. Организм возвращался в нормальное состояние: дыхание участилось, и какое-то время она дышала часто-часто, словно после быстрого бега. Кресло чуть поскрипывало. Впрочем, это не раздражало. Скорее успокаивало. Туда-сюда, туда-сюда. В голове ни единой мысли…
– Кэрри? – донесся до нее слегка обеспокоенный голос матери.
(видимо она чувствует какие-то помехи как радио когда включаешь на кухне миксер хорошо хорошо)
– Ты уже помолилась, Кэрри?
– Молюсь, – отозвалась она.
«Да-да. Молюсь, не беспокойся».
Она посмотрела на свою маленькую, почти детскую кровать.
Огромная тяжесть. Неподъемная.
Кровать задрожала, и одна ножка оторвалась от пола дюйма на три.
Кэрри отпустила ее, и кровать с грохотом встала на место. С играющей на губах улыбкой она ждала, когда мама разразится сердитыми криками, но та промолчала. Кэрри встала, подошла к кровати и скользнула под прохладную простыню. Голова болела, и немного мутило, но после этих упражнений так было всегда. Сердце билось так часто, что ей даже стало страшно.
Она протянула руку, выключила свет и откинулась на спину. Не на подушку – потому что мама не разрешала ей спать на подушке.
Ей чудились черти, ведьмы, всякая нечисть.
(наверно я ведьма мама дьявольское отродье)
Вот они несутся в ночи, сквашивают где только можно молоко, опрокидывают маслобойки, напускают порчу на урожай, а Эти прячутся испуганно в своих домишках с нарисованными на дверях знаками против нечистой силы.
Кэрри закрыла глаза, заснула, и ей приснились огромные живые валуны – они ломились сквозь ночь, разыскивая маму и всех Их. Те пытались бежать, прятались. Но не скроет их камень, и мертвое дерево не даст прибежища.