Кесарь

— Боюсь, путешествуя по лагерю в немецком платье да в одиночку, сейчас я бы пал жертвой набирающей ярость толпы… Прошу тебя, не спеши пускать пищали в ход! Со стороны взбунтовавшихся может раздаться несколько выстрелов — но палить будут предатели-фрязи, надеясь, что тогда уже все стрельцы дадут ответный залп! И начнется бой между самих русичей, в ходе которого княжеское войско погибнет, не потерпев поражения в полевом бою… И не выходи вперед стрельцов, прошу тебя! Вороги вооружены укороченными штуцерами, те палят раз — но далеко и точно; есть и приспособа, позволяющая послать пулю в цель. Не рискуй собой попросту, сейчас твое влияние на простых воев куда как выше, чем у того же Делагарди…

Разом насупившийся, посерьезневший воевода злобно прохрипел:

— Вот ведь выродки поганые! Ну я их…

Я согласно кивнул:

— Желаю того в не меньшей степени, Давыд Василич, в не меньшей степени… Есть ли какие вести от князя, не пришел ли в сознание?

Жеребцов, чуть успокоившись, только мотнул головой.

— Вестей нет, вроде как спит… Ничто, с Божьей помощью встанет на ноги! Вон, личный лекарь Якоба Делагарди со учеником прибыли, вельми ученый человек! Дай Бог, поставит-то кесаря на ножки.

И снова по спине моей обдало могильным холодком…

— Лекарь? Личный?

Жеребцов как ни в чем не бывало кивнул:

— Да, лекарь — ученый человек, вроде как немец по виду; может, прибыл со свеями? В годах уже, по латыни шпарит — дай Бог каждому! За него больше ученик изъяснялся…

Я не дослушал воеводу — и одним прыжком вскочив в седло трофейного коня, отчаянно пришпорил скакуна.

Время!

Как же дорого время…

Дико заржавший конь (шпоры ранили бока животного, но сейчас нет возможности его беречь) рванул к виднеющейся всего в пятидесяти шагах избушке — и домчал меня за несколько секунд!

Не все мои рейтары успели узнать меня в новом обличье — и когда я резво соскочил с чужой лошади (попутно отметив еще двоих на коновязи) да рванул ко входу в избу, мне решительно заградил дорогу один из караульных:

— Стой! Велено не пущ…

— С дороги!!!

Прохор — так зовут старшего в паре караульного (уж солдат своей сотни я знаю в лицо поименно) шарахнулся в сторону, узнав голос:

— Господин полковник…

— Дверь!!!

Я рванулся вперед, в распахнутую дверь, уже достав первый пистоль, ввалился в сени — и, ругнувшись, ринулся вперед, едва не снеся еще двоих стражей, замерших у входа в горницу! Нет времени хоть что-то объяснять… Солдаты же схватились за рукояти сабель — да вовремя признали командира…

Еще один шаг — и я, едва ли не рыча от отчаяния и полного ощущения разверзнувшейся под ногами пропасти, ввалился в горницу, вскинув пистолет! Да тотчас замер, несколько удивленный происходящим — заметив вначале раскрытый деревянный короб с множеством колбочек со всякими микстурами, да уловив специфический запах средневековой аптеки… После чего я перевел взгляд на вполне мирно беседующего с лекарем Сергием седого немца — и его еще совсем юного ученика, покорно сидящего на лавке у ближней ко мне стенки. Последний с непритворным страхом уставился на направленный в его сторону пистолет… Удивленно вылупился на меня и Лермонт, и двое его рейтар, стоящие у ложа спящего Михаила, придвинутого ближе к печке — и Рада, протирающая лоб кесаря смоченным прохладной водой полотенцем.

— Сергий, это настоящий лекарь?!

Прервав повисшее было в горнице молчание, я обратился напрямую к травнику, единственному из нас способному распознать в немце лжеца — но тот несколько испуганно закивал:

— Да, конечно… Зовут Иоганном Штраусом — говорит, что учился в Салернской врачебной школе… Послан к Михаилу Васильевичу генералом Делагарди!

— А ты что, по латыни разумеешь? Или он с тобой по-русски изъяснялся?

— Да латынь немного разумею, батюшка…

Сергий ответил с некоторой опаской — а я с трудом подавил нервный смешок: шестидесятилетний старик называет меня батюшкой! Между тем сам я, ввалившись в избу, пугаю настоящего доктора… Ну вот никак не похожа пара врачевателей на злобных иезуитских убийц! И еще совпадение это дурацкое — Иоганн Штраус, тезка знаменитого австрийского композитора…

— Фух, ложная тревога.

Испытывая неимоверное облегчение, я опустил ствол пистолета, походя уточнив у травника:

— Ты понял, чем он предлагает лечить рану?

Наш лекарь охотно кивнул:

— Да, состав трав подобран грамотный, могу озвучить на латыни.

Я отрицательно мотнул головой:

— Не обязательно. Слава Богу…

Уже готовясь отступить назад, в сени — ну а чего мешать врачевателям, когда настоящие иезуиты подбивают толпу? — я ненароком бросил взгляд на ученика доктора. И что-то в глазах его промелькнуло этакое… Нет, не страх — скорее какая-то затаенная злоба, не совсем объяснимая даже тем испугом, что я мог вызвать, ввалившись в горницу…

— А ты, голубчик, по-русски разумеешь?

Худощавый юноша лет так восемнадцати аж вскочил с лавки — и, глубоко поклонившись, подобострастно воскликнул:

— Так точно, господине!

— Так точно, говоришь…