Кесарево свечение

Пораженный, он на нее смотрел. Эта тема ни разу не возникала во время их бесконечного любовного свидания. И вдруг, возникнув, сразу разогнала вчерашнюю трясину. Он восхищался Наташкой: подняв эту тему, она вся осветилась и снова взыграла, сама как дитя, вернулись ее мягкие, как бы иронические по отношению к самой себе движения. Узел разрублен, «свет в конце тоннеля» вспыхнул, тупик раздвинулся. Еще пять минут назад он думал о том, как разбежаться, и вдруг оказалось, что разбегаться нет никакой необходимости: надо просто ребенка родить! Все сразу изменится, когда появится новый Горелик. Растворятся все эти неизбежные миазмы ревности, возникавшие всякий раз при мысли об ее «одиссее». Начнется новая целесообразная жизнь, вот она — Vita Nuova! Жить в доме с ребенком, что может быть краше?! С Марком Гореликом, с Мариком таким, а там, глядишь, и барышня Горелик появится, Дашенька такая!

Тут же, впрочем, гадские сомненья стали набегать в башку. Да сможет ли она родить после всего, что она наиграла во всей этой долгой несуразице в стиле старого Стаса Ваксино, со всеми его драматизмами, театральщиной, ёрничеством, склонностью совокуплять девочек с комическими стариками? Да и вообще, в физиологическом-то, ну в гинекологическом-то смысле после, должно быть, немалого числа абортов, сможет ли она, любимая моя, родить? Она ведь, конечно, не все мне рассказывает. Иной раз с упорством жужжит в ухо, что она чиста, что теперь, со мной, все прошлое испарилось, что она всякий раз как бы девочкой приближается ко мне, но ведь это только фигура речи — не так ли? Я делаю вид, что и для меня ее прошлое не существует, но вообще-то вот сейчас надо было бы напрямик сказать: пройди сначала обследование, прежде чем строить такие грандиозные планы.

Так думал Славка, но сил у него не было вот так, с ходу, развеять ее и свой собственный восторг. Пусть рожает! Пусть для начала, между прочим, забеременеет. И он сажал ее к себе на колени и целовал, целовал: никогда не устаешь целовать эти уста! Все-таки любовь — это ведь не только жесткое внедрение во внутренние органы, это и мягкое целование губ, это ликование души!

Наталья взялась за рождение ребенка, как она говорила на советский лад, «всерьез и надолго». Прежде всего она отправилась на Плющиху, в особняк Мумуевых-Дикобразовых. Боевая подруга «каналий» княжна Марианна к этому времени давно уже остепенилась и произвела на свет двух чудесных аристократишек, Борюшку и Нюрушку. Если не у Маринки, с ее богатым опытом, у кого еще спросить совета по части деторождения и прежде всего по части медицинских консультаций? Ведь не секрет, что княжна считала себя бесплодной, пока не вышла на знаменитого в Москве доктора Дартаньяка Огюста Христофоровича.

Семейство председателя совета директоров концерна «Эр-Гор» жило на широкую ногу в отреставрированном и достроенном особняке XIX века, где в старые советские времена помещался какой-то занюханный филиал Союза обществ дружбы с еще не присоединенными народами. У подъезда всегда дежурил соответствующий персонал, дверь открывал швейцар в ливрее. Марианна Аркадьевна сошла к младшей подруге (хоть Наталья и была госпожой президентшей, к ней все-таки относились еще как к Славкиной «чувихе» в замысловатом утреннем туалете от Роккомоббилли. Ма chere, душа моя, что с тобой происходит? Похоже, ты гонишь время вспять? Тебе опять на вид не больше девятнадцати!

Она явно напрашивалась на ответный комплимент, и она его получила, хоть и в несколько бестактной форме. «Ну, Маринка, не преувеличивай, какие там, в жопу, девятнадцать, я и на семнадцать-то себя не чувствую!» Наташка ходила по «малой гостиной», разглядывая всякие статуэтки и давая себе слово никогда, ни при каких обстоятельствах не покупать ничего подобного. «А вот ты, подруга, являешь собой просто чудо природы, воспламеняешь мужской взгляд и ободряешь женский!» Она уселась и стала раскачивать ногой в изящном креслице эпохи рококо. Волшебная ее нога завершалась огромнейшим копытом хиппового наклонения, казавшимся столь неуместным рядом с романтической туфелькой аристократки. «Я не шучу, княжна, — продолжала Какаша; она чувствовала, что выбрала неправильный тон, но не могла остановиться. — Подумать только, после двух родов и соответствующих кормлений — ведь ты кормила и Борьку, и Нюрку грудью, не так ли, я читала об этом на сайте Elle.ru — ты так свежа на радость всей корпорации, что тянешь не больше чем на тридцать один!»

При этой цифре дружелюбная улыбка Марианны Аркадьевны превратилась просто в мимику улыбки: она, признаться, ждала цифры 29. Впрочем, тут же она хохотнула и потрепала вечно взбаламученный затылок гостьи. Ну что возьмешь с этой Какашки, о которой ходит столько разговоров по всем этажам «Эр-Гора», а еще больше за его пределами.